Классическая русская литература в свете Христовой правды
Шрифт:
Бросались с высокого виадука на камни и в реку. Среди выданных генералов большинство были эмигранты, союзники этих самых англичан по первой мировой войне: в гражданскую войну англичане не успели отблагодарить, возвращали долг теперь. И в последующие дни также обманно англичане передавали и рядовых - поездами, оплетенными колючей проволокой.
17 января 1947 года советские газеты опубликовали сообщение о повешении казачьих генералов Петра Краснова, Шкуро и еще некоторых”.
“Тем временем пришел из Италии 35-тысячный казачий обоз в (“Казачий стан”) и остановился в долине Лиенца на берегу Дравы. Там были и боевые казаки, но много
Пришли английские танки и солдаты, в громкоговорители распорядились садиться в грузовики, толпа пела панихиду, священники подняли кресты, молодые составили цепь вокруг женщин и детей. Англичане избивали прикладами и дубинками, выхватывали людей, бросали их и раненых тюками в грузовики. Под напором отступавших сломался помост для священников, затем лагерный забор. Масса кинулась по мосту через Драву, а английские танки отрезали путь. Иные казаки семьями бросались в реку на погибель. По окрестностям английская часть ловила и стреляла беглецов. (Кладбище убитых и растоптанных сохраняется в Лиенце)”.
“Тихий Дон” Шолохов стал писаться в 1921 году. Предположение о не авторстве Шолохова не выдерживает критики. Полемика по этому поводу велась совершенно безграмотно и недостойно полемистов. Прежде всего, не был даже составлен словник, не говоря уж о словаре произведения. Но, главное, роман был закончен после 1937 года; в 1940 году окончательная правка автографы. Поэтому если сравнить первую главу (первую часть) и последние части – это почерк одного автора.
Свидетельство Иоанна Шаховского. Свидетельство 70-х годов, но бывшего бойца Белой армии. Вот что он пишет: “После октября и конца войны с Германией загуляла эта зыбь убийств коллективных и индивидуальных”.
А перед этим: “Мне, очевидно, должен был быть на мгновенье показан ад. В те дни немало подлинно героических людей, которым нельзя было стать легальной оппозицией властям в России, со всех концов страны сочились, как русская кровь, на юг и там проливались в землю”.
У Светлова в стихотворении “Каховка”: “Иркутск и Варшава, Орел и Каховка – этапы большого пути”.
Орел: под Орлом армия Деникина повернула вспять и покатилась обратно на юг. Деникин – это правопреемник Корнилова, который погиб во втором кубанском походе; скончался от простуды генерал Алексеев. В Иркутске был предан Колчак своим эсеровским правительством и выдан большевикам. Варшава: Пилсудский нанес поражение Тухачевскому. Каховка: соединились части Красной армии, из которых одна пришла из Польши, а другая действовала и прежде против Вооруженных сил юга России.
“Кроме героев были, конечно, и просто захваченные общим сумасшествием человекоубийства (Первая мировая война) перешедшего в братоубийство; были среди военных и по инерции перешедшие в новую войну. Война стала для них целью жизни”. (Иоанн Шаховской, “Восстановление единства”).
“После октября и конца войны с Германией загуляла эта зыбь убийств коллективных и индивидуальных; шла она в размерах, ещё не виданных в русской истории. Война словно мстила людям за
На Дону “правил” атаман Краснов - и вот записки очевидца. “Мы начали наступление у станции Куберле; стояла невыносимая степная жара. Ещё сырая, тяжелая для моих детских рук винтовка, взрывы снарядов и какая-то обнаженность человеческого зла и смерти нашли на меня. И незабываемыми остались моменты, словно ради которых я, мальчик тогда, был введен в эти человеческие страдания и потом был из них исхищен какой-то силой. Рядом со мной, в наступающей цепи, лежит этим ярким полднем, под обстрелом в Сальской степи, молодой вольноопределяющийся с немецкой фамилией. Он старше меня и стреляет по противнику. Вдруг, словно от сильного толчка, он перевертывается и я вижу - пуля угодила ему в самую грудь; и сейчас же за этим из его горла льётся самая низкая изощренная площадная брань.
Противник наступает большими силами, надо отходить и наша цепь отходит.
Еле идя, вижу я, как из-под насыпи выскакивает красногвардеец лет 17-18. Как сейчас, вижу его исковерканное ненавистью лицо, он поливает меня такими же черными словами, какие я только что услышал из уст смертельно раненого соратника. И исступленно бранясь, он прикладывает винтовку к плечу и стреляет в меня на расстоянии шагов с пятидесяти.
Не понимаю, как он в меня не попал; я иду к бронепоезду и вижу, что снаряд противника попал в паровоз и взорвавшимся паром был обварен другой наш мальчик, 17-летний гимназист Нитович – тело его обратилось в одну рану и сестра покрыла его простыней. Я не был ни физически, ни душевно готов к этому нагромождению смерти, в этой раскаленной солнцем Сальской степи у станции Куберле.
Контуженного душевно и физически, меня эвакуировали в Ростов и положили в клинику профессора Парийского, на Садовой улице. Я там отлеживался, меня поили бромом. Было ясно, что я своевольно сунулся туда, куда Богом не направлялась моя жизнь; и какой-то силой я был изъят из этой формы войны в мире. Меня ожидали другие ее формы.
Из госпиталя, где мне исполнилось 16 лет, освобожденный из армии, я поехал через только что завоеванную Добровольческой армией Кубань в Новороссийск, в то имение тетушки, о котором я упоминал. Там я нашел нужную для моего восстановления обстановку”. (Там же).
Поздним умом Иоанн Шаховской раскрывает: почему не было певцов гражданской войны, в подлинном смысле слова - это был ад, а в аду не бывает праведников, в аду много героев, но праведника нет ни одного (праведник может быть героем, но сколько угодно героев неправедных).
Другое, что подметил Иоанн Шаховской, это симметрия: симметрия площадной брани, симметрия насильственной мобилизации и симметрия безрелигиозности. Лучше всего об этом напишет епископ Белой армии Вениамин Федченков.
Деникин был верующий; но когда пытались на знамени Белой армии написать “в защиту русских святынь”, то именно Деникин, как честный солдат, воспротивился и запретил: он прямо сказал, что “этого в нашем движении нет”.
Гражданская война продолжалась более двух лет – с лета 1918 года (Кубанский поход) по конец ноября 1920 года (эвакуация из Крыма). Уцелели, в конце концов, единицы. Уцелели по разному, но более всего всё-таки сменив кожу; например, то есть кто ушел в монахи.
Не только Иоанн Шаховской, но и архиепископ Василий Кривошеин – это тоже бывший боец Белой армии.