Классическая русская литература в свете Христовой правды
Шрифт:
Но так как первые за границу попали проходимцы, то вот такой проходимец, татарин, но тоже в чине полковника сколачивает первую военную группу, но которая не собиралась идти в атаку, а группу резидентов. На самом деле группу вымогателей, предателей и убийц. На первый случай они добывают деньги и эти деньги от частных лиц, которых они ловят на разные ловушки и некоторых под пытками заставляют подписывать векселя. Но все равно своих жертв они топят, разрезанных на куски - и это все в Стокгольме.
Деньги изымались под лозунгом “Освобождение России”, который с одной стороны является
Святыни – это тоже “новое имя”, которым прикрывается “боль поражений и обид”. Этому защитнику святынь не приходит в голову элементарная вещь – служить панихиду по убиенному им, хотя он и знает, что здесь он выступил в роли предателя.
В сущности, и той и с другой стороны - безбожники. Как говорит один офицер Вениамину Федченкову – “мы-то белые большевики, а они – красные большевики, но мы одинаковые, мы друг друга стуим”.
Само развитие сюжета романа простое, как вообще фабула Алексея Толстого – продуманная, но простая; она – одно-сюжетная. А именно, в конце концов, группа была маленькой и занимались они там, кроме пьянства (пьянство поголовное для всех), “частными совещаниями” во время которых они подготавливали списки своих жертв. Например, на примете у них семья Леонида Красина через которого можно поймать самого Красина.
Толстой не брезгует назвать реально исторические имена и даже Хан-бек – это тоже историческое лицо.
Ситуация в романе складывается как ситуация айсберга: вверху мы видим то, что видим, а внизу – ситуация отчаяния. Это начавшееся отчаяние и есть настоящее. Прежде всего, люди не видят своей роли; не видят никакой миссии. Миссия, если потом и проявится, то уже к 1926 – 1927 году, когда откроется Богословский Сергиевский институт и по странному совпадению на Крымской улице (Рю де Кримэ). А пока в 1919 году командир серебряной роты говорит, что “я и есть тот неизвестный солдат, которого забыли похоронить”.
Прошел июль 1918 года, царская семья расстреляна, и человек говорит – “всё, чему я присягал, кончилось, ушло из жизни - и с чем я остался?”
Действительно, большинство героев белой гвардии сменят кожу. Например, Шервинский – “бывшей лейб, бывшей гвардии, бывшего полка” - станет оперным певцом и всю свою жизнь будет трястись под страхом разоблачения.
Недаром Булгаков исправляет судьбы своих героев: Алексей Турбин – это он сам, а Николка – это его младший брат Николай Афанасьевич. Но сам Булгаков остается, а Николай Афанасьевич эмигрирует в Париж. Булгаков исправляет историю и пишет его героически погибшим.
Николка погибнет, а Николай Афанасьевич выживет и неизвестно, что лучше, так как придется в Париже добывать деньги разными способами, в том числе потихоньку прикарманивать гонорары старшего брата.
Достоевский нас предупреждает, что “в бегах трудно и гадко”. Но ужас заключается в том, что нет выхода, потому что потом, примирившись с неизбежным, белые генералы станут
Вся группа оказалась под судом и это хорошо, так как все другое было бы хуже.
На фоне всего возникают три женщины. Одна из них, княгиня Вера Юрьевна, и является, главным образом, носительницей эмигрантского отчаяния; и ее выход, который все время перед ней маячил, бросить “все это” и отправляться в Россию навстречу расстрелу.
Другая судьба – это сменить кожу. Когда-то был у женщины голос, и хотя этот голос наполовину потерян, но выступать в варьете можно. И, наконец, можно договорившись с матросами, уехать далеко-далеко, в Австралию.
В конце концов, оказывается, что худшее становится лучшим. Веру Юрьевну едва не уморили, но вовремя пришел Налымов, чтобы ее избавить от мучений. Налымов пришел с местной полицией, чтобы арестовать убийцу-садиста. Дальше начинается международный фарс – приезжают журналисты (цыпленок тоже хочет жить, кормиться надо); приезжает разоренный французский граф и купленный им, на последние деньги, адвокат – они все тешат надежду, что всё-таки белое движение победит.
Дальше начинается суд. На суде борцом за справедливость выступает коммунист, поэтому получается, что неизвестно, что чего лучше. Но фарс говорит сам за себя: чтобы выручить этого самого убийцу-садиста, надо сплести легенду, что те, убитые им люди, были выкрадены большевиками. Для этого фабрикуется письмо какого-то генерала Сметанникова (такого генерала в списках Генштаба не было) генералу Гирсу в Стокгольм – но уловка не удалась, алиби развалилось.
Вера Юрьевна получила полтора года тюрьмы за то, что она вовремя не сообщила шведской полиции.
Деньги, в принципе, на освобождение России были не нужны. В это время и Англия и Франция сбывали свое оружие на гражданскую войну в России, да и побежденной Германии надо было куда-то сплавлять лишнее вооружение и она сплавляет его Краснову на Дон. Обе стороны, бывшие воюющие, свои отходы сбывают в Россию.
Сколачиваются капиталы. Сначала на наступлении Белой армии – продают нефтяные участки в Баку, а потом и на отступлении Белой армии – опять продают нефтяные участки.
Всякая коммерция чревата такими абсурдами. В этом абсурде не брезгует принимать участие и сам Алексей Толстой – он продает во Франции какому-то французу своё несуществующее имение, а название берет из какого-то своего же произведения.
Не надо ничего бояться – всегда всё управит Господь. Не даром же народная мудрость говорит – всякую человеческую глупость покроет Божья премудрость.
Как у Достоевского счастливый конец предстоит людям додумать. Роман “Бесы” не кончается, а прекращается – надо еще додумать, что будет с этим сестричеством, с Варварой Петровной Ставрогиной, Дашей (Дарьей Павловной Шатовой). Точно так же роман “Эмигранты” заканчивается щемящей нотой, то есть коммунист поехал делать революцию в Венгрии или в Германии, а эмигранты остаются выброшенными на европейский берег.