Классический либерализм и будущее социально-экономической политики
Шрифт:
Первая из глав части II имеет дело с вопросом вспомоществования бедным и социального государства. Перераспределительное налогообложение и предоставление государством услуг образования и здравоохранения опирается на доводы, характеризующие рыночные процессы как одновременно и неэффективные, и несправедливые. Экономисты сосредоточивают свое внимание на информационных проблемах, с которыми сталкиваются пользователи услуг, в то время как политические теоретики обеспокоены тем, что рынки подрывают этос «общественного служения» и не в состоянии обеспечить лицам с более низкими доходами адекватный доступ к полномочиям по принятию решений. Однако в главе 6 показывается, что хотя услуги, предоставляемые социальным государством, действительно порождают для потребителей информационные проблемы, последние имеют тенденцию усиливаться при предоставлении и регулировании этих услуг государством. Что же касается этических и политических проблем, то демонстрируется, что коммунитарные и эгалитарные теории, даже исходя из их собственных посылок, не могут робастно объяснить, почему следует считать институты социального государства лучшими, чем
Глава 7 сосредоточивается на международном измерении, где в значительной части споров о «неолиберализме» доминирует обсуждение глобализации и торговли. По мнению критиков, политика открытого рынка приводит к возрастанию глобального неравенства вследствие интенсификации конкуренции между развитыми и развивающимися странами. Привлекая теории «зависимости от пройденного пути» [path-dependency], такие критики поддерживают для развивающихся стран интервенционистские стратегии, сочетающиеся с крупномасштабным наращиванием экономической помощи со стороны более богатых стран, чтобы изменить траекторию развития в беднейших частях света. Этот анализ подкрепляется «космополитическими» теориями справедливости, которые утверждают, что в мире экономической взаимозависимости вопросы социальной или распределительной справедливости должны быть расширены за пределы национального государства таким образом, чтобы охватить глобальные демократические институты. Глава 7 подвергает сомнению робастность этих современных моделей развития, выдвигая на первый план проблемы знания и дефекты, связанные со стимулами, применительно к глобальным структурам управления. В ней показано, что у международных агентств по оказанию помощи недостаточно ни знаний, ни стимулов, чтобы выбрать подходящий путь развития для стран с низким доходом, и делается вывод, что стремление к распределительной справедливости будет, скорее всего, наделять глобальные элиты властными полномочиями за счет граждан как развитых, так и развивающихся стран.
Глава 8 обращается к политике в области окружающей среды, где большинство правительств остаются приверженными подходу, сочетающему командно-административное регулирование с централизованно устанавливаемыми схемами ценообразования. Этот подход базируется на теориях провалов рынка, которые подвергают сомнению практическую применимость решений, опирающихся на права собственности, и на взглядах тех, кто утверждает, будто моральный статус экологических благ препятствует их распределению на основе обмена. Глава 8 опровергает эти возражения. В ней показывается, что хотя транзакционные издержки, связанные с определением прав собственности и их защитой путем принуждения, создают препятствия для экологических рынков, эти издержки затрудняют процессы социальной демократии в гораздо большей степени. В данной главе также продемонстрировано, что в сфере этики аргументация в пользу установления прав собственности в области окружающей среды не ограничивается доводами, апеллирующими к эффективности, но основывается на той точке зрения, что институты рынка предоставляют отдельным лицам и гражданским ассоциациям наибольшее пространство возможностей для выражения их приверженности целям охраны окружающей среды по сравнению с другими ценностями, включая цели материального благополучия. В заключительном разделе этой главы отмечается, что, хотя существует класс таких «глобальных» экологических проблем, которые с трудом поддаются робастным классическим либеральным «решениям», нет никаких оснований полагать, будь то на основании экономической теории или этики, что альтернативные решения на базе централизованного управления хоть сколько-нибудь лучше годятся для преодоления проблем, о которых идет речь.
Книга завершается главой 9, где приводятся некоторые альтернативные стратегии институциональных реформ. В ней не дается никакой единственной модели того, каким образом двигаться в направлении классической либеральной системы открытых рынков и ограниченного государства. Такая модель будет варьироваться от страны к стране в зависимости от характера эволюционного пути, на который влияют различия в их культуре и традициях. Но важно, что должностные лица, формирующие политику, вооружаются ясным набором принципов, которые должны задавать общее направление реформирования. Цель этой книги состоит в том, чтобы четко артикулировать эти принципы.
Часть I
Вызовы классическому либерализму
Глава 2
Провалы рынка, «старые» и «новые»: вызов со стороны неоклассической экономической теории
Введение
Экономическая теория находится в сложных отношениях с классической либеральной традицией. С одной стороны, для иллюстрации того, каким образом сложные процессы социальной координации могут осуществляться, не будучи направляемыми централизованной административно-командной системой, часто приводятся произведения Адама Смита. Но, с другой стороны, инструментарий современной неоклассической экономической теории придает большое значение широкому набору «провалов рынка», которые, как считается, оправдывают корректирующее государственное вмешательство. Даже критики рыночной экономики, по-видимому, стали жертвой путаницы по поводу того, в каких отношениях находятся экономическая теория и классические либеральные умозаключения. По мнению многих, полностью рациональные агенты, населяющие модели современной экономической теории, являют собой искаженное представление о человеческой природе, изобретенное для того, чтобы выводить из него либерально-рыночную политику (см., например, Barber, 1984; Ramsay, 2004). Однако эти критики зачастую не в состоянии увидеть, что те же самые модели рациональности используются
Неразбериха по поводу статуса классического либерализма во многом возникает из-за различий в интерпретации «равновесия» в экономической теории. Для тех, кто работает в рамках мейнстрима неоклассической экономической теории, состояние равновесия является критерием, на основе которого следует оценивать результаты рыночных институтов, действующих в «реальном мире». А с точки зрения классического либерализма робастная политическая экономия применяет понятие равновесия как форму анализа, основанного на «идеальных типах», для исследования того, как институты справляются с имеющими место в «реальном мире» ситуациями, которые отклоняются от равновесного идеала (Boettke, 1997).
В этой главе, фокусирующей внимание на «проблеме знания» и «проблеме стимулов», доказывается, что современный неоклассический анализ экономической политики не способен удовлетворить требованиям робастной политической экономии. Глава начинается с краткого обзора смысла и интерпретации равновесия в современной экономической теории, а затем в ней рассматриваются слабости, присущие таким теоретическим рассуждениям, в контексте «старых» и «новых» аргументов по поводу «провалов рынка». Сюда входит анализ некорректного применения понятия равновесия в «споре об экономическом расчете при социализме» и при разработке теорий внешних эффектов (экстерналий) и общественных благ. Представлены также объяснение и критика более современных теорий провалов рынка, связанных с именем Джозефа Стиглица. В довершение ко всему глава включает некоторые дальнейшие рассуждения по поводу статуса теоретических построений на основе понятия равновесия и предлагает альтернативный эволюционный критерий для робастного применения сравнительного анализа институтов.
Равновесие, эффективность и робастная политическая экономия
Анализ равновесия играет центральную роль в экономической теории главным образом потому, что последняя стремится выделить условия, при которых торжествует «эффективность». Разумеется, эффективность является оспариваемым понятием – если люди различаются по своим целям и ценностями, то действия, которые эффективны с точки зрения одного актора, могут быть неэффективными в глазах других. Экономическая теория пытается избежать этой проблемы несоизмеримости ценностей, определяя эффективность на основе способности различных институтов предоставлять возможности для удовлетворения индивидуальных предпочтений. Люди придерживаются разных субъективных ценностей, но именно эти различия в ценностях создают возможности для осуществления взаимовыгодных актов обмена. В этом контексте определенные институты могут препятствовать эффективной реализации людьми их предпочтений, в то время как другие могут облегчать их осуществление эффективным образом.
Общепринятым критерием, на основе которого экономисты мейнстрима оценивают характеристики институтов с точки зрения эффективности, является «оптимальность по Парето». Критерий Парето удовлетворяется, если не существует никакой другой договоренности, в рамках которой положение некоторых улучшится, в то время как положение всех остальных не ухудшится. Выполнение этого критерия подразумевает, что исчерпаны все возможности увеличения общественного продукта и взаимовыгодного обмена и что единственным способом, которым некоторые люди могут улучшить свое положение по сравнению с этим состоянием, является процесс перераспределения богатства. Условия, которые должны удовлетворяться, чтобы децентрализованная рыночная экономика достигала состояния равновесия, оптимального по Парето, первоначально были изложены Леоном Вальрасом, но в формальном виде были сформулированы в 50-х годах XX в. Эрроу и Дебрё (Arrow and Debreu, 1954) в виде фундаментальных теорем экономической теории благосостояния. Эти условия включают наличие полной информации у производителей и потребителей; совершенную конкуренцию, при которой имеется большое количество покупателей и продавцов, ни один из которых не может оказывать существенного влияния на цены; нулевые издержки мобильности ресурсов; отсутствие внешних эффектов и внешних издержек (положительных и отрицательных экстерналий).
Хотя теоремы экономической теории благосостояния составляют ядро неоклассической теории, экономисты, работающие в парадигме мейнстрима, придерживаются разных суждений по поводу того, поддерживает ли такой анализ аргументацию в пользу нерегулируемой рыночной экономики или же требуемые условия являются настолько ограничительными, что ни одна рыночная система не может даже надеяться на то, чтобы им удовлетворить. С точки зрения представителей чикагской школы, являющихся последователями Джорджа Стиглера и Гэри Беккера, общее равновесие представляет собой достоверное описание того, как на самом деле работает рыночная экономика. Производители и потребители действуют так, как будто они полностью информированы о возможностях для обмена, и даже самые крупные фирмы, учитывая масштабы рынков, на которых они действуют, считаются эквивалентными экономическим агентам, которые, находясь в условиях совершенной конкуренции, не оказывают влияния на цены [price-takers]. Но для критиков «свободных рынков», таких как Кеннет Эрроу и Джозеф Стиглиц, критерий равновесия дает серьезные основания поставить под сомнение свойства эффективности системы нерегулируемого капитализма. «Реальные» рынки отклоняются от стандарта совершенной конкуренции в столь многих отношениях, что в отсутствие государственного вмешательства они приводят к масштабной неэффективности.