Кленовые тайны

Берестова Елизавета

— Позвольте, — в голосе крашеной сволочи слышится искреннее удивление, наконец-то я сумела пробить это раздражающее деланое спокойствие, — как можно требовать деньги после того, как сделка состоялась?

— Есть такая пословица, — говорю, растягивая слова на манер Западной Артании, — наша сила, ваши права победила. Сила в данном случае у меня, так что принеси мне десять рё сегодня к вечеру, и я забуду обо всём, что было. Иначе завтра твоя «посылочка из родной деревни» ляжет прямиком на стол госпожи Докэру. Пускай старушка порадуется домашним копчёностям и другим сельским деликатесам. Только кое-кому придётся после этого собирать вещички и приготовиться к пинку судьбы. Ибо, как тебе хорошо известно, при исключении из нашего учебного заведения плата, внесённая вперёд за год обучения, остаётся в распоряжении

института.

Сволочь космы свои крашеные теребит, а на роже такое умиротворённое выражение, будто не о грядущем исключении речь шла, а о приглашении на дружескую пирушку. Думай, думай, всё одно ты в моих руках потрохами. Сдам администрации института в любую минуту, и отчисление — дело техники.

— Госпожа Рона, — тон уже бархатный, просительный, даже виноватая улыбочка на губах, неужто поклонится? Нет, головой лишь кивает, — я понимаю, что мои прихоти поставили вас в незавидное положение. Это те риски, что не приходили мне в голову в силу моей неопытности и банальному отсутствию практических знаний о ведении дел, и посему вина моя глубока, а ваши требования — обоснованы и справедливы. Но вы же понимаете, что в стенах Кленового института мне не по силам собрать такую сумму к вечеру.

— И что? — выгибаю бровь.

— Организуйте мне незаметный выход в город на час-два, не более. Батька в банке на мой счёт как раз должен был денежку перевести. Я — одна нога здесь, другая — там. Никто и не заметит. Пособите, а? Я вам за беспокойство ещё пару рё подкину.

Что ж, пожалуй, соглашусь. Деньги — есть деньги. Два рё — отличная компенсация за беспокойство. А уж устроить тебе внештатный выход в город вполне в моих силах. Договариваемся, и крашеная сволочь благодарит и удаляется с самым что ни на есть сокрушённым видом, как раз впору после выволочки у начальства. Я сказала, что жду деньги у себя в комнате перед отбоем.

* * *

Ну, наконец-то я со всеми делами на сегодня разобралась. Хлопотливый выдался день. Госпоже Докэру, коли уж что в голову втемяшется, она живьём не слезет, послала Кагу напомнить, что в конце рабочего дня ждёт меня с докладом по поводу претворения в жизнь её ценных указаний. Мне было, что доложить: по поводу дисциплинарных мер за окрашивание волос во всех группах инструктаж провела, под роспись, как полагается. С дворником переговорила приватно, чтоб в ближайшие две недели он перестал закрывать глаза на «маленькие шалости» студентов (что ж, обойдётся как-нибудь без левого приработка, иначе — никак), никакой запрещёнки, гоняем курильщиков и нещадно штрафуем, госпожа Докэру распорядилась даже о трудовом наказании неслушников. Пускай дорожки метут и мусор по аудиториям убирают. Я предложила было особо отличившихся в столовую отправить тарелки грязные отмывать, но ректоресса резонно возразила, мол, наши косорукие неумехи посуду побьют. Ладно, дорожек и мусора довольно с них будет.

Около часа осталось. Неужели эта сука меня обманула? Ну, ладно, я уж в долгу не останусь, в таких красках подам тебя госпоже Докэру, что мало не покажется, пожалеешь ещё не раз, и не два о собственном скупердяйстве. Беру папиросу. Хорошо, что мои апартаменты (ха! Апартаменты — две крохотульные комнатки, жалкая ванная, да уборная на другом конце коридора!) по самому торцу здания. Что я тут делаю, никого не колышет, табачный дым никуда не доходит. И то славно. Полчаса осталось. Печально двенадцать рё терять. Не придёшь, мало не покажется. Сдам с потрохами, да ещё и всё спиртное на тебя повешу. Скажу, мол, каюсь, помогала получать жратву от родных, пожилую, доверчивую женщину кто угодно обидеть может и вокруг пальца обвести. А что краску покупала, так из чистого альтруизма, да и вроде строго запрета не было. Покаюсь, пожалюсь, поплачусь. Я в Кленовом институте двадцать пять лет верой и правдой. Неужто такой послужной список ничего не значит супротив одной ошибочки, совершённой по доверчивости и добросердечию? Кто-то в дверь царапается. Ага! Прибыли мои денежки!

Входит, как ни в чём: волосья, правда, прибраны, но на роже улыбка до ушей.

— Что с деньгами? — спрашиваю.

— Всё в ажуре, — отвечает, — не извольте беспокоиться, полный порядок. Посчитаны, все до последнего мона в наличии. Вытаскивает бутылку бренди. Не иначе, как из предыдущей деревенской «посылочки», — не откажите, —

говорит, — госпожа Рона, напоследок пригубить со мной сей великолепный напиток богов. В знак примирения и дарованного мне прощения, — и значительно так себя по карману похлопывает.

— Отчего ж не пригубить, — отвечаю, — за ради бога.

— Только позвольте мне поухаживать за вами, — и голосок такой вежливый, покорный, исполненный глубочайшего почтения. Как такому откажешь. К тому же набегалась я за день, ноги гудят. Разрешаю.

— Вот там в буфете стаканы возьми. Только, уволь, закусывать у меня нечем, — вру нагло. Мне покойный Кудзи на прошлой неделе три коробки шоколадных конфет с фабрики папаши презентовал. Только не собираюсь я кого попало конфетками угощать.

— Пятилетний бренди сам по себе обладает драгоценным вкусом, не требующим закуски, кои искажают восприятие напитка, забивают рот, и не позволяют благодатному расслаблению растечься по жилам.

Надо же, как умеет. Не только стаканы поставлены на стол, так в них уже и бренди щедро налито.

— Простите мне все грубости и недопонимание, вольно или невольно допущенные моей ничтожной персоной в отношении столь важной личности, как вы, госпожа Саюси!

Хороший тост, прощаю. А бренди хорош! Крепкий, чуть вяжущий, с еле уловимым вкусом винограда, которым он, в сущности, когда-то и был. Но вот запах каких-то раздавленных странных ягод совсем не в тему. Почему так ударило в голову? Перед глазами всё поплыло, не могу сфокусировать взгляд. Что там эта крашеная сволочь делает? Похоже, ещё наливает. Нет, я пас. С усталости что ли меня так с одного бокала разобрало. Хочу сказать, мол, довольно. Клади деньги на стол и выметайся прочь! Но не могу. Язык совершенно не слушается. Рукой махнуть? Где руки? Ощущение такое, что рук у меня нет вовсе, и махать совершенно нечем. Что это? Воронка? Зачем? Откуда ей взяться? У меня сроду в буфете подобной ерунды не было. И что эта воронка делает у меня во рту? Не могу дышать, в глотку что-то вливается едкое и мерзкое. Бренди со вкусом редьми? Гадость! Нет сил даже голову повернуть, чтобы дышать глотаю, глотаю и тону в отвратительной жиже. Кажется, будто тело растворяют в кислоте, нагретой до кипения. Больно, очень больно, но даже застонать не могу, живот скрутило, и тошнота накатывает, да ещё какая сильная. А надо мной крашеные волосы и холодные, злые глаза…

* * *

Впервые за последние несколько месяцев Рика шла на службу с такой неохотой. Да, что там несколько месяцев! Чародейка вообще впервые в жизни делала что-то с подобным чувством. Завтракать не хотелось вовсе. На яичницу с кусочками поджаренного чёрного хлеба и бекона даже глядеть было противно. Рика отказалась, выпила чаю с куском вчерашнего кекса и под многозначительные намёки о женских недомоганиях по утрам выскочила за дверь. Обычно она не страдала от приступов меланхолии, тренировки и занятия не оставляли для этого ни времени, ни сил. Чувство, которое поселилось в её сердце со вчерашнего дня абсолютно не походило на обыкновенную хандру, что бывает от усталости или же в силу внешних причин. На сердце была тоска, словно она сама, своими руками разрушила что-то очень важное, что-то такое, без чего её жизнь из искрящейся искорками удовольствий и наполненной многочисленными маленькими и большими радостями превратилась в унылые серые будни. Эти будни маячили впереди беспросветной чередой, отчего становилось лишь хуже.

«Просто весенняя депрессия, — сама себе сказала чародейка, — ничего особенного. Бывает же осенняя депрессия, почему бы не быть весенней? И четвёртый сын Дубового клана тут совершенно ни при чём. Он волен обедать, работать и проводить своё свободное время по собственному усмотрению». Однако ж эти мысли не приносили ни успокоения, ни облегчения. Отчего-то было жутко жаль, что для неё в этом свободном времени не нашлось места.

На счастье в коррехидории её ждала утопленница. Девушка вчера вечером прыгнула с Моста влюблённых после того, как срезала одну из дощечек и изломала её прямо на глазах патруля. Парни из их ведомства, следившие за порядком в том районе, сделали замечание девице, та швырнула обломки в Журакаву и сиганула следом. Те даже ухватить её за юбку не успели. В итоги пришлось вызывать специальную команду ныряльщиков, потому как под мостом глубоко, и баграми выудить труп не получилось.