Клетка для лжецов

Кейс Сия

Из ванной она выпорхнула облаченной в прежнее, купленное на пятнадцатой колонии платье, но отчего-то разительно переменившейся. Най отказывался верить, что дело в прическе, хотя ее недлинные волосы сейчас лежали особенно аккуратно — виной всему было выражение ее лица, столь одухотворенное и счастливое, что молодой человек даже подавил недавнее желание отпустить колкость о ее напрасных стараниях.

Впрочем, его сбило с толку не только это. Он вспомнил, что всего несколько недель назад искренне желал увидеть эту девушку счастливой — и думал, что это невозможно из-за купированных

эмоций.

Теперь он видел ее счастливой — готовой продолжать свой спектакль, обманывать людей и идти по трупам к своей цели.

Ирония оказалась еще бессердечнее, чем он ожидал.

—Готов? —Спросила она, застыв возле двери.

Най мог бы сколько угодно оттягивать этот момент, но его неизбежность от этого никуда не девалась. Отложив газету, которую он держал скорее для того, чтобы чем-то занять руки, он встал с кресла и прошел к двери.

Не успел он дотянуться до ручки, как Лорента тронула его за локоть и мягким движением развернула к себе. Най так пристально уставился в ее ясные, темные как самый крепкий на свете кофе, глаза, что не заметил даже, как руки девушки потянулись к вороту его рубашки. Пока ее пальцы проворно расправляли жесткую накрахмаленную ткань, Лорента попросила:

—Если хочешь что-то сказать, говори сейчас.

Наверное, перед этим он напустил на лицо слишком загадочное выражение.

—Будь осторожна, —Пробормотал он первое, что пришло в голову.

Когда воротник лег идеально, рука Лоренты на мгновение легла ему на грудь — так, словно она стала играть роль еще до того, как в зале появились зрители — но по закатанным глазам Най понял, что обольщаться не стоит.

—Думала, хоть сейчас обойдусь без твоего занудства.

И она сама открыла дверь.

В коридоре уже вовсю слышалась музыка, и чем ниже они спускались к залу приемов на первом этаже, тем громче она становилась. Видимо, Марта-Агата держала на случай таких мероприятий небольшой оркестр — еще один повод покичиться богатством и обязательным среди аристократии утонченным вкусом.

Лорента рвалась вперед, совершенно позабыв про своего спутника. Лишь когда помимо слуг им стали встречаться еще и гости, девушка взяла Ная под руку и придала походке подобающую размеренность.

В зал они вошли, как положено супругам — нежно соприкасаясь плечами и то и дело переглядываясь. Ная эти взгляды, впрочем, не раздражали — так он хотя бы не чувствовал себя столь одиноким в своем непонимании происходящего. Лорента выглядела не менее растерянной, хотя с самообладанием и выдержкой у нее явно было получше: гостям, скользящим по ним взглядами, девушка любезно улыбалась и кивала в знак приветствия, а не отводила глаза, как это делал Най.

Зал приемов, к слову, скорее представлял из себя анфиладу, потому как состоял из нескольких проходных комнат, заполненных гостями. Все они были выдержаны в более броском, чем остальная гостиница, интерьере — с позолоченной лепниной, красно-розовой мебелью и бордовыми коврами. Гости разглядывали картины на стенах, брали с подносов бокалы и закуски, раскладывали пасьянсы и играли в шахматы — и все это в ленивой жеманной манере, совершенно несвойственной ни самому Наю, ни кому-либо из его знакомых.

Ничего

из этого не показалось бы молодому человеку проблемой, если бы не обилие табачного дыма, витавшего вокруг. Одну из комнат, забитую преимущественно почтенными немолодыми джентльменами, он и вовсе объял так, что сквозь полотно белесого тумана едва ли можно было разглядеть лица. Най закашлялся, едва переступив через ее порог — благо, это был еще не приступ — из-за чего Лорента тотчас прибавила шагу, чтобы поскорее миновать прокуренное помещение.

—Не ожидал от тебя такого милосердия, —Заметил Най в следующем зале, когда к нему вернулась способность дышать.

—Не обольщайся, —Вздернула нос девушка, —Тут полно зрителей. Не могу же я мучить собственного мужа на людях…

Слова ее почти утонули в гуле других голосов и визга скрипок, отраженных эхом высоких стен. Музыканты как раз устроились в этом зале, прямо под одним из окон — два скрипача, виолончелист и пианистка, решившая немного передохнуть.

Гости не обращали на музыкантов особого внимания — стояли парами или небольшими группами неподалеку от кресел или столиков, где поджидали подносы с шампанским и угощениями.

При виде аккуратных кремовых пирожных Най как-то некстати вспомнил о голоде. Вообще-то, в последние годы он почти позабыл это чувство из-за болезни, но иногда оно возвращалось — непременно не вовремя и всегда с какой-то зверской силой.

—О, а вот и они! —Донеслось из другого угла зала, —А где же Джейн с Роберто?

Если бы не знакомые имена, Най и не понял бы, что женский голос обращается к ним. А вот Лорента сориентировалась быстрее — она сию же минуту развернулась к Марте-Агате и поприветствовала ее коротким книксеном:

—Полагаю, они в скором времени будут здесь.

Хозяйка гостиницы почтительно кивнула и почти бездумно протянула Наю руку для поцелуя, не переставая говорить:

—Скорее всего. Джейн никогда не отличалась расторопностью. Но раз вы уже здесь, то не вижу смысла тянуть… Мадам Коллис все равно уже здесь!

Произнося это, она приветственно махнула кому-то из группы людей, расположившейся возле камина.

—Пойдемте же, пока мадам еще не слишком занята! —Похлопала ресницами Марта, дружелюбно хватая Лоренту за руку и утягивая ее за собой.

Наю не оставалось ничего, кроме как следовать за ними, с тоской поглядывая на поднос, на котором осталось всего два пирожных.

Формулировка “не слишком занята”, как оказалось, подразумевала под собой наличие рядом с мадам Коллис по меньшей мере четырех человек, добивающихся ее внимания. Двое из них — а точнее, их взгляды — и вовсе показались Наю как минимум компрометирующими замужнюю даму, но ее саму, похоже, это не особо волновало.

Мадам Коллис выражала невиданное самодовольство даже своей позой — сидя в кресле, она лениво покачивала носком туфли и подпирала голову рукой в атласной перчатке, не забывая то и дело затянуться папиросой в длинном мундштуке. Глаза ее при этом были затянуты сонной пеленой, а на лице держалось такое скучающее выражение, словно ее насильно притащили в общество ненавистных людей и заставили слушать их назойливое жужжание.