Кликун-Камень
Шрифт:
— Что за стрельба?
— Дутовская конница обстреляла эшелон и скрылась.
Медленно ползет по путям состав. На частых остановках бойцы вступали в разговор с жителями, всем докладывали, что они красные дружинники.
Малышев снова прошел по вагонам, провел беседы о революционной бдительности.
Где помогала сказка, где песня, где просто он говорил о том, как их встретят в станицах и как они должны будут держаться.
— За продукты платить, быть вежливыми, не болтать ни с кем о нашем задании.
В Троицке в штабной вагон пришел высокий казак.
— Просим в город дорогих защитников. Я член Совета рабочих и казачьих депутатов. Ильиных моя фамилия. Квартиры мы вам выделили самые лучшие. Только вначале вы нам расскажите, что делается на белом свете. Люд на площади собрался, ждет.
До города три версты шли пешком, таща на себе оружие и снаряжение.
На площади качалась толпа горожан. Из одного двора выкатили телегу вместо трибуны.
Ильиных легко вспрыгнул на нее и громко сказал.
— Товарищи! Сейчас комиссар из Екатеринбурга Иван Михайлович Малышев скажет речь.
Раздались редкие возгласы:
— Послушать желательно..
— Пусть скажет, может, мы не все знаем.
Малышев тоже легко поднялся на телегу. В устремленных на него глазах разные чувства — дружелюбие и надежда, пытливость, а то и ненависть. Привычно рассказал Малышев о событиях в стране, о двух революциях, о борьбе партий. Когда заговорил о Дутове, толпа колыхнулась. Комиссар понял, что в ней есть и дутовцы.
Ильиных стоял на телеге рядом. Умные глаза его пробегали по толпе.
— Я так думаю, граждане-товарищи, нам нечего бояться. Надо вступать в ряды Красной гвардии, чтобы этого атамана скорее выгнать из наших степей.
Ермакова окружила молодежь: он начал запись в боевые отряды.
Вокруг города поставили заслоны. У железнодорожного моста показался казачий разъезд. Боясь, что взорвут мост, Малышев направил туда молодежную сотню. Дутовцы не приняли бой, рассеялись.
Комиссары и начальники дружно сидели над планом действий, тут же создали центральный штаб отряда, старшим комиссаром которого назначили Малышева.
Ночью поймали диверсанта. Он хотел взорвать вагон Военного совета, оставленный на путях. Пленный дрожал и ничего не мог сказать, кроме того, что он дутовец.
Одет он был в добротный полушубок, в папаху, обут в высокие валенки. Видимо, имел задание на длительное время, в одну ночь не удастся, удастся в другую.
— К членам Военного совета у них особенное внимание, — шутил Малышев.
Вышли из Троицка рано утром. Скрипел под ногами синий снег. Скрипели полозья саней обоза. Молодые бойцы тихо переговаривались, мечтали о боевых трофеях. Слышался возбужденный смешок.
В станицу Берлинскую вошли без единого выстрела. Улицы словно вымерли. Дома наглухо закрыты. Только лениво тявкали собаки.
Так же без боя были заняты еще две станицы.
Несколько бойцов, увидя Малышева, враз закричали:
— Товарищ комиссар, мы решили домой ехать. Что же
— Неужели уедете домой? — спросил Иван. — Вы не понимаете, что Дутов решил силы наши помотать?
Видимо, никому не пришло в голову так объяснить положение. Успокоенные, бойцы замолчали.
Станицы следовали одна за другой. В каждой красногвардейцы-большевики рассыпались по улочкам, входили в дома, агитировали, проводили митинги, помогли выбрать поселковые Советы из казачьей бедноты.
XXVIII
Как только показывались первые дома очередной станицы, кто-нибудь просил:
— Грянуть бы, товарищ комиссар!
— Гряньте…
— Без вашего голоса не начать…
И все ждали: вскинет комиссар голову, посмотрит на небо и заведет, высоко и чисто.
Вот и сейчас Иван Михайлович затянул:
На зеленом на лужке, На широком поле, При знакомом табуне Конь гулял на воле.И уже по всем улицам, по всем подворьям разнеслось многоголосо:
При знакомом табуне Конь гулял на воле.В станице бойцы прежде всего снимали с заборов объявления Дутова. Под хохот читали:
«Круг объявляется на военном положении. Ожидается большевистский отряд для усмирения казачества».
Дутов пускался на все, чтобы только посеять недоверие к красным. Так он издал приказ о роспуске солдат с явным расчетом ослабить силы красных, внести смуту в умы, расколоть фронт.
Комиссары на митингах разъясняли:
— Дутов объявлен изменником, его приказы исполнению не подлежат. Исполняйте приказы только Совета Народных Комиссаров!
Дутов, обеспокоенный настроением станиц, подбрасывал листовки:
«Мы вначале — казаки, а потом — русские. Нам надо устроить свою казачью федеративную республику. Идти не с партиями, так как мы, казаки, есть особая ветвь великорусского племени и должны считать себя особой нацией».
Обманутое беднейшее казачество пугливо молчало.
Бойцы писали мелом на заборах, на воротах: «Родной Урал будет красным!» К дулам ружей привязывали красные флажки.
Небо сурово и мутно. Тонкий месяц бледнел на востоке. Черные голые ветки раскачивались. Такой ночью шли по станице Степной, заглядывая в дома, разоружая жителей.
Утром на площади, перед церковью, Миша Луконин развернул гармошку. Началась пляска с гиканием, с посвистом. В окнах зашевелились занавески.
У одного из домов свалены бревна. Из-за них нет-нет и высовывалась голова какой-нибудь девушки и тут же скрывалась. А веселье продолжалось. Саша Медведев устал от пляса, снял папаху, пятерней причесал кудлатую голову.