Клуб "Твайлайт" Часть 2
Шрифт:
Кардашев опустился в кресло. Борис протянул ему сложенную трубкой газету, которую все это время держал в руке. Художник недоуменно посмотрел сквозь очки, развернул таблоид и изменился в лице. Марина подошла ближе. Георгий Терентьевич дёрнулся было, чтоб закрыть от нее газету, но Борис сказал:
– Покажи ей.
Марина взяла в руки липкие, жирные от типографской краски листы и, опустив глаза, увидела свое лицо на странице. Она читала статью, чувствуя как кровь отливает от щёк. Кардашев сидел, прикрыв лицо ладонью. Боря напряженно следил за реакцией Марины.
– Это наш папарацци?
– спросила она, лишь бы прервать
Кардашев протянул руку и вытянул из ее рук газету.
– Это я виновата.
– Не говорите глупостей, - художник вновь забегал глазами по страницам.
– Никто предположить не мог, что и до нас доберутся. Это же надо! Так всё подать!
– Они это умеют, - поддакнул Борис.
– Я подам на них в суд, - Кардашев потянулся к телефону.
– Терентич, подожди, - Танников замялся.
– Понимаешь, какое дело... Информация о том, что ты вернулся и у меня выставляешься, прошла давно. Я всё, что мог: реклама, статейка - кучу бабла вложил. Реакция практически нулевая. Тебя забыли. В социалках от силы десяток репостов. Выставка на носу... ни одного предложения от аукционщиков... И вдруг газета вышла... вчера. И как прорвало. Пять запросов по аккредитации... один с телеканала. Даже если бы мы это сами запустили, лучше пиара не придумать!
– Борис, это же грязь!
– поморщился художник.
– Терентич, не мне тебя учить, что лучше продаётся.
– Мне популярность такой ценой не нужна! В суд! И пусть извинятся и дадут опровержение. Не передо мной! Перед Мариной Павловной лично пусть извинятся! Каково, а? Написать, что моя натурщица крутит... шашни со мной и моим внуком заодно?
– Кардашев ткнул пальцем в снимок.
– Вот! Видно же, что девушка просто позирует!
Марина отошла к лестнице, посмотрела наверх. Игнат сидел у перил, под подоконником, скрестив ноги по-турецки. Прижал палец к губами, показал на окно, со свирепым видом чиркнул ладонью по горлу: жалел, что не догнал тогда сталкера.
– Георгий Терентьевич, - начала Марина, - я в принципе...
У художника запиликал телефон. Морщась и растирая левую руку, он взял трубку и ответил:
– Да!
– раздраженно выслушал и повысил голос: - Вы ещё имеете наглость это предлагать? У вас есть совесть? Ваши коллеги опорочили невинную девушку... Да что с вами, нехристями, говорить?!
– Терентич, кто это был?
– Журнал... Какая-то тайная жизнь... предлагали срочное интервью.
– Эх!
– Танников застонал.
– Федеральное издание... Ну что же ты такой принципиальный?! Всего-то делов - таинственно промолчать, напустить туману, лишь бы напечатали... ну пусть считают тебя...
– Престарелым ловеласом?
– Ого-го мужиком!
– А о Марине Павловне ты подумал? О её репутации?
– Я не против, - встряла Марина.
– Если нужно для продаж... Мою репутацию уже ничто не испортит.
– Вы просто очень молоды и не понимаете, - раздраженно бросил художник.
– У вас есть... мама, родственники, друзья. Представляете, что они о вас подумают?
– Я им всё объясню...
– Вы наивны, словно... институтка, простите, Марина Павловна! Такая слава, я подчёркиваю, ТАКАЯ нормальной женщине ни к чему! Пройдут годы, а вас будут вспоминать не как "девушку в зелёном", а как... охотницу за ... потенциальными клиентами салонов ритуальных услуг.
– Георгий Терентьевич...
–
– Терентич!
– крикнул в спину уходящему художнику Танников.
– Я у тебя переночую? Выпил немного... с переживаний. Не хочу на такси, тоже башка раскалывается.
Кардашев махнул рукой, не оборачиваясь.
– Скоро ужин, - со вздохом сказала Марина.
... Она заперла дверь на замочек. Чувство неловкости говорило, что делать так - обижать Борю, но здравый смысл подсказывал обратное. Танников ночевал в гостевой, на первом этаже. Кардашев заперся у себя, не спустился к ужину, Игнат сам отнёс ему поднос с едой.
Марина хорошо знала, как скрипит лестница. Утром, когда Игнат собирался в университет, он мотался по ступенькам взад-вперёд. Она привыкла просыпаться под эту скрипучую музыку, зевая, спускаться на кухню и готовить студенту кофе и бутерброды.
Она не спала, снова и снова пропуская сквозь память разговор с Колесовой. Ей хотелось встать и стоять у окна. Или выйти на балкон, в прохладный осенний вечер. Соседский дом был пуст. Вадим уехал и хорошо, что не слал ей в сообщениях никаких сентиментальностей. Сентиментальности были не в его духе, в его духе было задать очередной вопрос в лоб.
Лестница запела. Марина взвилась с постели, подскочила к двери, лихорадочно проверила замочек - закрыто. Шаги приблизились, не вплотную, но достаточно близко, чтобы бешено заколотилось сердце, замерли. В доме были толстые стены, но двери вполне обычные - впрочем, чтобы пересидеть любовную осаду, они годились.
– Дядя Боря.
– Чёрт! Игнат, напугал!
– Чё не спим? Бродим чё?
– Я... таблетку, голова просто раскалывается, - Танников очень натурально застонал.
– Наверное, погода меняется.
– Ааааа... Сейчас всё будет... Вот, прими сразу две. Чтоб верняк.
– Добрый ты мальчик, Игнатик. А это...?
– Нурофен. У Марины Павловны в аптечке такие же, я знаю.
– Я же говорю, добрый и внимательный, - процедил Борис сквозь зубы.
– Ага. Водичка внизу, на кухне. Нурофен быстро действует. Главное лечь и лежать.
– Учту.
– Хороших снов, крёстный.
– И тебе... засранец.
Лестница заскрипела. Через несколько минут знакомым звуком хлопнула дверь в комнату Игната. Марина поняла, что всё это время еле дышала. Вспомнился момент из далёкой жизни.
Она у двери. Мужчина на коленях, скользит дрожащей ладонью по ноге, выше, выше. Поднимает юбку, целует полоску обнажённой кожи над кружевом чулка, шепчет:
– Всё, как я люблю.
Марина уже в курсе, что он любит, он не раз говорил ей в лоб, от чего заводится. На ней чулки на поясе, красивое бельё - девушка пришла налаживать личную жизнь. Холодно. Где-то звучит сирена, через окна стокгольмского отеля мигает светофор. Марина считает секунды. Красный, жёлтый, зелёный.
Саша - бизнесмен из Киева. Увидел Марину в ресторане в тот день, когда владельцы устраивали рекламную акцию с песнями, плясками в русских костюмах. Запал не то слово - погиб. С каждым днём становился всё настойчивее. Уехал, вернулся, показывал, какую снимет для них квартиру, если она поедет с ним. Не хотел слушать никаких оправданий, пресекал все попытки убедить его, что Марина ему не пара: