Клуб удивительных промыслов
Шрифт:
– И вполне заслуженно!– сказал с улыбкой Бэзил, снимая свою огромную белую шляпу. В тот вечер это были его последние слова.
Когда посетители ушли, Нортовер со странной улыбкой запер свой стол и погасил огонь в камине.
– Но этот майор мне все же по душе! Даже если в самом человеке нет и капли поэзии, у него еще есть шанс стать произведением других поэтов.
Подумать только, что не кто-нибудь, а это создание, напоминающее механическую куклу и ведущее столь размеренную жизнь, попало в сети одного из творении Григсби!– Его громкий смех снова зазвучал
Но едва только этот смех замер, прокатившись по комнате, как послышался стук в дверь, и вовнутрь просунулась огромная, напоминающая совиную, голова с черными усами. Вид у нее был вопросительно-умоляющий и довольно смешной.
– Как! Это опять вы, майор?– воскликнул удивленный Нортовер.– Чем могу быть полезен?
Майор вошел в комнату, беспокойно переступая с ноги на ногу.
– Все это ужасно глупо, - сказал он.– Со мной происходит нечто странное. Раньше такого не было. Клянусь, я чувствую безрассудное желание узнать, чем все это кончается.
– Что именно, сэр?
– Ну, шакалы, документы на право собственности и "смерть майору Брауну", - ответил майор.
Лицо представителя "Агентства" посерьезнело, но в глазах продолжали светиться веселые искорки.
– Мне очень жаль, майор, - ответил он, - но вы просите невозможного. Не знаю, кому мне хотелось бы помочь больше, чем вам, но в нашем агентстве очень строгие правила. Все приключения мы храним в строгой тайне, а вы посторонний. Я не имею права сказать вам ни на йоту больше, чем это необходимо. Надеюсь, вы поймете...
– Едва ли нужно объяснять мне, что такое дисциплина, - ответил Браун.– Большое спасибо. Спокойной ночи.
И майор удалился, на этот раз окончательно.
Вскоре майор женился на мисс Джеймсов, той самой леди в зеленом одеянии с рыжими волосами. Она была актрисой, одной из многих, услугами которых пользовалось "Агентство романтики и приключений". Ее брак с чопорным пожилым ветераном вызвал некоторое смятение в среде ее интеллектуальных знакомых. Но она всем спокойно объясняла, что ей приходилось видеть множество людей, великолепно находивших выход из головоломок, подстроенных для них Нортовером, но ей довелось встретить лишь одного, кто был способен кинуться в темный подвал, в котором, как он был уверен, скрывается настоящий убийца.
Они с майором живут счастливо в своей маленькой вилле. Браун начал курить, а в остальном совсем не изменился. Разве что теперь у него иногда бывают моменты, когда майор, человек по своей природе подвижный, впадает в состояние абсолютной отрешенности от всего окружающего. Тогда его жена, скрывая улыбку, узнает по невидящему взгляду его голубых глаз, что он гадает, о каких документах на право собственности шла речь, почему нельзя было даже упоминать о шакалах и чем должны были закончиться те чудесные приключения.
КРАХ ОДНОЙ СВЕТСКОЙ КАРЬЕРЫ
Однажды мы с Бэзилом Грантом беседовали в самом лучшем месте, какие только есть для бесед, - на империале довольно чистого омнибуса. Хорошо беседовать на вершине холма, но лететь на перелетном холме можно лишь в сказке.
Мимо пролетали пространства Северного Лондона,
Истинный же ужас в том, что цивилизация здесь есть, есть и порядок, но она являет лишь свою неприглядность, он - однообразие. Проходя подозрительным кварталом, никто не скажет: "Что-то я не вижу статуй. Где соборы?" Здесь соборы были, но оказывалось, что это - сумасшедшие дома.
Были и статуи; они представляли нам строителей железной дороги и богатых филантропов - народ сомнительный и объединенный презрением к людям. Были храмы, но посещали их странные, темные секты - агапемониты, ирвингиты. А главное, здесь были площади, широкие улицы, трамвайные рельсы - словом, все признаки цивилизации, но, хотя никто не мог бы угадать, что увидит за углом, всякий угадал бы, что он не увидит ничего первоклассного, прекрасного, великого. Негодуя и отвращаясь, мы потянулись душой к тем улочкам и закоулкам, к тем грязным тупичкам и трущобам у Темзы, рядом с Сити, где, обогнув любой угол, ты увидишь крест над великим собором Рена, и он поразит тебя, словно молния.
– Только не забывайте, - сказал мне Грант, как всегда отрешенно и весомо, - что самое убожество этих мест говорит о победе человека. Да, вы правы, люди живут тут хуже, чем при варварстве. Они живут в низкопробной цивилизации. Но я уверен, что большей частью они порядочны, добродетельны, а добродетель - дерзновенней и опасней, чем кругосветное плавание. Кроме...
– Да, да?– поторопил я его.
Он не ответил.
– Ну, говорите же, - сказал я снова, но большие голубые глаза смотрели не на меня.
– В чем дело?– настаивал я, поглядев, как и он, на улицу.
– Странно, - сказал наконец Грант, - да, очень странно, что меня вот так осекли, когда я ударился в оптимизм.
Я предположил, что здесь хорошие люди, а вон идет самый плохой человек в Лондоне.
– Где?– спросил я.– Где он?
– Я не ошибся, - продолжал Бэзил тем странным сонным тоном, который так бесил собеседников, - я был прав, люди здесь добродетельны. Они герои, что там - святые! Стащат ложку-другую, побьют кочергой жену, но все равно они ангелы в белых одеждах, с крыльями и сиянием.
Во всяком случае, по сравнению с ним.
– С кем?– воскликнул я и тут увидел того, на кого глядели бычьи глаза Гранта.
Стройный человек шел сквозь толпу, ничто в нем не выделялось, но многое озадачивало, если его разглядеть. Он носил цилиндр какой-то странный, чуть изогнутый, как те цилиндры, которые декадент 80-х годов старался обратить в подобие этрусской вазы. Волосы с сильной проседью он, видимо, чуть-чуть подвил, ощущая и ценя красоту серебряного и серого. Лицо у него было узкое, скорее, восточное; усы - небольшие, без проседи.