Ключ от этой двери

Иолич Ася

– Мне надо домой.

Аяна спустилась в свою комнату на хозяйственном этаже. Она открыла короб и положила кемандже на кровать, вынула пустые бутылки и рубашку, вложила на место подушки и бережно разместила между ними инструмент, а рядом осторожно положила смычок, потом разгладила складки подушек, закрыла короб, плавно застегнув задвижку, распустила завязки мешка и сунула рубашку туда.

Зелёный камзол лежал на кровати. Аяна долго смотрела на него, не понимая, что это за вещь и как она вообще оказалась здесь. Потом надела штаны и сапоги, поправила подол платья, схватила камзол

и вышла из двери на женской половине катьонте, на ходу вешая на плечо сумку.

Сенной сарай был, как всегда, пуст. Она подобрала подол и потянулась снимать штаны, но остановилась и долго стояла, глядя на свои руки. Потом расшнуровала платье и сунула его в сумку, надела камзол и вынула из кармана бороду и коробочку с клеем для неё.

Коробочка точно как-то открывалась. Она постояла, держа её на ладони, покрутила в пальцах, так и не вспомнив, и убрала в карман вместе с бородой, потом снова достала, открутила крышечку, медленно намазала лицо и приклеила сетку с волосками, прижимая пальцами.

Она зашла в конюшню. Ташта тянулся к ней за лаской. Аяна похлопала его и вывела из денника, затем из ворот, и в порывах ветра закрыла их за собой, просто притворив створки.

Гнедой шагал по брусчатке, ветер шевелил его гриву. Аяна смотрела на его шею, на его тёмную шерсть, блестящую, лощёную, цвета потемневших орешков ташты в треснувшей кожуре, на его прядающие уши, настороженно ловившие шорохи с поросших густой травой обочин мощёной дороги, – и не видела ничего.

Она проехала мимо порта, направляясь в постоялый двор, где её оставила труппа Кадиара, уезжая на острова. На полпути она спохватилась, увидев башню с часами возле конторы и корабельного сарая, и повернула Ташту налево, к центру города, на улицу Мильдет. Она ехала и ехала, и горбатые, узкие, извилистые, прямые, крутые, пологие, ровные и ступенчатые улочки сплетались и расплетались в сбивчивом, сумбурном танце, нестройном, неритмичном, нескладном, ломаном, мечущемся, растерянном, мучительно сбивающем с толку.

Ташта довёз её шагом до конюшни Перулла. Она поставила гнедого в один из четырёх денников, скользнув взглядом по изрядно погрызенным деревянным прутьям и выбоинам в стенах, которые он оставил своими копытами. Мальчик, задремавший в углу на золотистой кипе сена, возле мешков с зерном, безучастно кивнул, открыв один глаз, и она положила возле него медяк и несколько слегка заржавевших железных грошей.

Аяна вошла в арку двора Иллиры, отражавшую многократно её шаги и гулко возвращавшую их обратно, так, что они будто падали и падали сверху ей на макушку, болезненно отдаваясь в голове, и шагнула на тёмные камни двора, над которыми ветер ворошил перистые, пушистые папоротники в больших керамических горшках.

Иллира подняла голову и посмотрела на неё.

– Мама! – крикнул Кимат, бросаясь к ней и вцепляясь в штаны. – Мама!

– Здравствуй, солнышко, – сказала она, гладя его по голове.

– Аяна, а чего ты так рано? – спросила Иллира. – Что-то случилось?

– Нет. Всё в порядке, – ответила Аяна. – Всё хорошо.

– А чего отпустили-то?

– Всё хорошо. Всё в порядке.

Иллира поднялась и подошла к ней, заглядывая снизу в глаза.

–

Ну-ка, посмотри на меня, – сказала она. – Прямо в глаза мне смотри. И говори, что случилось.

– Ничего, – сказала Аяна, сосредоточенным взглядом рассеянно уставившись на мочку её левого уха. – Просто отпустили. Я принесла гальку из бухты. Кидемта говорила мне.

Аяна сняла сумку с плеча, вслепую сунула туда руку и постояла так, потом присела на корточки и перевернула сумку, вытряхивая всё, что было внутри.

Иллира стояла, болезненно сморщившись, и смотрела на неё. Аяна замерла, подняла ладони и долго разглядывала их, потом плюхнулась назад, садясь прямо на булыжники двора, и медленно начала складывать обратно в сумку вещи, отряхивая каждую, осматривая и убирая в какой-нибудь из многочисленных кожаных карманов.

Наконец на булыжниках осталась только разноцветная галька, гладкая, плоская, обкатанная морем. Иллира отпустила Кимата, и он с восторгом устремился к камешкам. Аяна сидела, положив руки на колени и сцепив пальцы. Она смотрела, как сын со смехом кидает гладкие камешки, как они звонко цокают и клацают, отскакивая от камней двора.

– Аяна, пожалуйста, скажи, что происходит. Я не понимаю.

– Ничего, – сказала Аяна. – Всё в порядке.

– Знаешь, я, пожалуй, заберу его на ночь. Не знаю, приедет ли сегодня Черилл, но Кимо пусть лучше поспит со мной. Аяна, прошу, перестань повторять, что всё в порядке. Я тебя такой впервые вижу. Я не понимаю, что происходит.

Аяна молча сидела и перекладывала камешки, один на другой, слева направо и справа налево, и снова, и ещё раз, и каждый раз стопка выходила немного иной.

Вечерело. Кимат попросил есть, и она спустилась в погреб за молоком, сварила ему кашу, расплескав молоко на очаг, так, что в кухне завоняло гарью, и, пока он ел, сидела, глядя на маленький круглый сучок на одной из досок стола. Кимат начал зевать, и Иллира, которая обеспокоенно ходила всё время рядом, переглядываясь с Кидемтой, взяла его на руки.

– Я пойду уложу его, – сказала она. – Аяна, прошу тебя, сними эту странную бороду. Она похожа на щетину больной свиньи. У тебя не шелушится лицо от этого клея?

– Всё хорошо, – сказала Аяна. – Всё в порядке.

Она погладила сына по голове, глядя на окна, выходящие в арку, потом ушла в комнату, и Иллира прошла по лестнице наверх, мимо её окошка, воркуя с Киматом.

Ветер так и налетал порывами, качая листья папоротников. Она оставила створку окна приоткрытой, сняла зелёный костюм и очень аккуратно сложила его, разглаживая складки, потом легла на кровать и закрыла глаза.

Ишке спрыгнул на постель за её спиной и улёгся там, стянув покрывало с её плеч. Она вяло подёргала ткань, и кот недовольно перелёг в ноги, положив большую голову на её лодыжку.

Она лежала с закрытыми глазами, наблюдая мелкие яркие всполохи и рябь в черноте на своих веках.

2. Багровое пламя

Острая боль раскалённым гвоздём ткнула лодыжку, и Аяна моментально проснулась и зажмурилась, хватаясь за ногу и одновременно за покрывало, которое Ишке опять стянул с неё прыжком.