Ключ от саркофага Евы
Шрифт:
– Ну и что это значит? – пробормотал я, всё ещё пытаясь сложить кусочки в единое целое.
Павлюшкин вдруг стал серьёзным, встал и, пройдясь по комнате, развернулся ко мне.
– Эту фразу я где-то слышал… Да, точно, на арамейском.
Он подошёл к книжному стеллажу, нашёл массивный энциклопедический словарь и пролистал страницы. Наконец нашёл, что искал, и вслух прочёл транскрипцию: «Энниим крох ми амо менд лебо басимо хауха кзин упарадис.»
– Эта фраза упоминается в апокрифах…
– Апокрифах? – переспросил я, не совсем понимая, о чём речь.
– Апокрифы – это позднеиудейские и раннехристианские произведения, которые
– Но о какой женщине может идти речь? И что за задание?
Георгий остолбенело посмотрел на меня, и я почувствовал, что он пытается связать нечто важное.
– Майкл, ты какой религии придерживаешься?
– Я? Я – атеист! – ответил я, недоуменно приподняв брови.
– Ага, иначе бы ты знал, что женщину, давшую начало всему человечеству, зовут Ева. Она была женой Адама. Они были первыми людьми и теми, кого согнали с Небес! Наверняка, именно о ней идет речь здесь, – и он ткнул пальцем на «шайбу» в моей руке. – Какое дело – я не знаю. Но с неё начинается история человечества!
Я вздохнул, осознавая, что всё стало гораздо сложнее. Эта штука имела прямое отношение к библейской истории, и речь действительно шла о Еве. Это уже не просто криминальное дело, а нечто с оттенком археологии и религии. Я не был сторонником церковных легенд, но неясно было другое: какой ключ Ева хранила и для чего, если взглянуть на древнюю легенду всерьез? Почему об этом указано в этой «шайбе»? Похоже, это имело огромное значение для тех, кто организовал похищение из Центра археологических артефактов и совершил убийства ради этого. Нужна была информация о том, что это за учреждение и как им попала «шайба».
И тут Георгий, как бы невзначай, спросил:
– Слушай, откуда у тебя эта штука?
– Это не моя, – честно и в то же время уходя от ответа, сказал я, пряча артефакт в карман. – Но «шайба» такая ценная, что за неё уже лишились жизни некоторые люди…
– Да? – брови у Павлюшкина взметнулись вверх. – Ну… ясно.
Я встал со стула и попрощался:
– Ладно, Георгий, спасибо. До встречи!
Друг проводил меня до машины, а потом вернулся к себе, судя по всему, тоже озадаченный текстом. Я завёл мотор и несколько минут сидел в салоне, обдумывая ситуацию. За сутки произошло столько событий, и я оказался по уши в этом. Не знал, чем всё это кончится, но явно не хорошим. Три десятка трупов вместе с главой нью-йоркской мафии – это уже не игрушки! Перед глазами до сих пор стояла схватка, когда неизвестная женщина без труда расправилась с опытными уголовниками! Ничего подобного не видел даже в фильмах-боевиках. А странная смерть сотрудника Центра… Всё же нужно больше узнать об этом учреждении.
Я включил передачу и тронулся с места. В свете фар что-то быстро проскользнуло – какая-то крупная птица. Я недоуменно покрутил головой: что здесь делает сова? В течение получаса я петлял по улицам шумного города, который ещё не знал о сенсационном происшествии на пирсе. Можно было бы поехать в редакцию и выложить фотоснимки – редактор, без сомнений, плясал бы от радости, опубликовав их на первой странице!
Я вернулся в свою квартиру, и часы на стене показали три часа ночи. Ноги гудели, нервы были на пределе. Закрыв за собой дверь, я повесил куртку, снял туфли и первым делом ополоснулся в душе. Вода освежила меня, хотя покой так и не пришёл. Налил немного тоника с джином – чтобы расслабиться, и плюхнулся спать прямо на диван. Я жил один уже много лет, и потому привычка распоряжаться собой как вздумается стала естественной; ни перед кем не было обязанностей… уже не было; поэтому распорядок дня всегда был хаотичным. Лишь мельком взглянув на фотографию бывшей семьи в рамке, я закрыл глаза и заснул.
Квартира холостяка была небольшой, но уютной. На стенах висели картины с пейзажами и абстракцией, которые я сам выбирал по настроению. Стол, заваленный газетами, оставался лишь с намёком на прежние увлечения – журналистика и расследования. Кухня была простой, но с хорошей техникой, и единственным украшением её служила ваза с изолированными цветами, которые быстро завяли, но стояли там из-за моей привычки не выбрасывать ненужное. В углу был диван, на котором я часто засыпал, а в шкафу скапливались вещи, которые я не носил, но не решался выбросить. Все эти мелочи говорили о жизни, которая однажды была полной, но теперь оставалась лишь напоминанием о том, как всё изменилось.
Разбудил меня, как всегда, будильник. Стрелки показывали семь утра, и первый свет дня пробивался сквозь жалюзи, создавая полосы света на полу. Утро в Бруклине было особенным – тихим, но полным ожидания. Из окна доносился звук проезжающих машин, вдалеке слышались голоса детей, которые собирались в школу. Воздух был свежим, с легким запахом утреннего кофе и влажной листвы. Я потянулся и выдал слабый вздох, осознавая, что новый день вновь принесет свои трудности и неожиданности.
Бруклин в это время года был живым, с яркими красками осени, где желтые и оранжевые листья падали с деревьев на тротуары. Узкие улочки были полны людей, и небольшие кафе наполнялись ароматами свежей выпечки. На каждом углу можно было увидеть художников и музыкантов, вносящих в атмосферу особую ноту креативности. Бруклин всегда славился своим духом свободы и разнообразием, и, несмотря на его порой мрачную репутацию, его уголки были полны жизни.
Город гудел с новой силой. Я включил телевизор и сразу нарвался на телерепортаж о трупах на пирсе. Камера показывала полицейских в защитной форме, оцепивших место происшествия. Заместитель мэра Нью-Йорка и шериф, окруженные толпой журналистов, яростно переговаривались между собой. Их лица были напряженными, и все они прекрасно знали Пасквале, главе мафии, чье имя звучало на каждом углу города. По небу кружили вертолеты, их лопасти создавали звук, похожий на гудение роя пчел, а собаки-ищейки рыскали в кустах, следуя за запахами, как будто почуяли что-то большее, чем просто улицы Бруклина. Атмосфера была напряженной и тревожной, и я ощущал, что что-то глобальное уже произошло.