Ключ от саркофага Евы
Шрифт:
– Напишите: «Без комментариев!» И не давайте моего авторства фотографий. Те, кто убил Пасквале, могут не шутить и со свидетелями! – произнёс я серьёзным голосом, и тут замредактор понял, что действительно лучше хранить в тайне моё пассивное участие в происшедшем.
– Я иду по этому же делу, назначил рандеву! – добавил я, ткнув пальцем на разбросанные по столу картинки. Крэйг закивал и махнул рукой, мол, ступай, делай свою работу! Да, мужик он иногда вредный, но всегда идёт навстречу и понимает человека.
Крэйг был средних лет, с короткой бородкой и вечной усталостью в глазах, однако в его улыбке проскальзывала
Не успел дойти до лифта, как зазвенел мобильный телефон. Судя по номеру, звонила бывшая супруга София. Она была женщиной с тёмными волосами и пронзительными карими глазами, которые когда-то пленяли меня своим теплом и искренностью. В нашем браке было много света, но также и тьмы, и её звонки всегда вызывали у меня смешанные чувства. Вообще-то она связывалась со мной редко, между нами отношения были сложными, и поэтому нам было легче находиться по разные концы страны.
– Я слушаю, – сказал я, думая, что ей нужны деньги.
– Майкл, наш Томми заканчивает второй класс, – напомнила она. – А потом у него каникулы. Ты хочешь провести месяц с ним? Если нет, то я возьму его с собой в Мексику, я еду туда на археологические раскопки.
– Конечно, я хотел. Больше года не видел своего малыша. Только сейчас у меня напряжённый момент, и я переживал, как бы не получилось так, что на сына не хватит времени, ему будет скучно одному сидеть в квартире… Но и отказывать не мог, ведь так я вообще потеряю остатки доверия Софии и не оправдаю надежды сына. Поэтому собрался духом и выпалил:
– О-о, безусловно, мне с ним будет интересно. Я продумаю план, как мы проведем месяц, и я отправлю его электронной почтой. Если Томми одобрит, то считай, что у нас с ним всё в порядке! Только заранее предупреди, когда его встречать в аэропорту.
– Хорошо, договорились! – и София отключилась. Она не спрашивала, как я живу и как у меня дела, и в то же время не охотно делилась собственными новостями. Нас связывал только общий ребенок, хотя я продолжал её любить и мечтал, что мы когда-нибудь снова станем одной семьёй. Уверен, что и она втайне поддерживала любовь ко мне, просто теперь держалась так демонстративно сухо, чтобы не бередить раны.
Виной нашего разлада стала моя вспыльчивость, раздражительность, злость и угрюмость – черты, которые были получены во время афганской войны; именно оттуда я вернулся совершенно другим человеком. Психолог говорил, что это посттравматический шок, мол, многие ветераны, прошедшие Вьетнам, Корею, Ирак и Афганистан, страдают этим, но меня это мало успокаивало. Из-за моей психической неустойчивости страдали родные и близкие. Им было трудно меня понять, когда я раньше всегда был веселым и жизнерадостным, а теперь стал мрачным и отстранённым.
Чтобы как-то сохраниться на плаву, я окунулся в мир экстремальной журналистики, взяв самый опасный жанр – криминальный мир. Это было для меня чем-то вроде выхода, а также возможностью справиться с внутренними демонами. Я постоянно искал опасность, как будто надеялся, что встреча с ней сможет заставить меня чувствовать себя живым, сбросить
Я вздохнул, положил телефон в карман, вернулся на стоянку и завел «Форд». К месту встречи ехал быстро, но без нарушения правил дорожного движения. Городская полиция следит за этим строго, а тут ещё куча автоматических фотокамер, которые реагируют на превышение скорости и делают снимки. Далее – приходит штраф или повестка в суд, если не оплатить вовремя. Так что лучше не играть с правосудием.
Бар находился не совсем далеко, и скоро я сидел в подвальчике, где у металлического шеста исполняла экзотические танцы весьма симпатичная латиноамериканка. Атмосфера была расслабленной: тусклый свет, мягкие диваны и деревянные столики, вокруг которых собирались люди, чтобы выпить и поболтать. На среднем уровне громкости играла музыка, задавая ритм дневному отдыху. Некоторые посетители уже были за бокалом пива, наслаждаясь утренним настроением, что было вполне нормальным для ньюйоркца. Я же не мог заполнить желудок алкоголем и поэтому заказал кофе. Именно сюда должен был прийти Эрик Ферензеер, и я сидел, оглядываясь по сторонам.
Тут мне принесли заказ. Официантка разложила на столе чашку с чаем, отдельно вазочку с сахаром и долькой лимона; улыбнувшись мне, она ушла. Я посмотрел ей вслед, отметив особенности фигуры, после чего повернул голову к столу и… невольно вздрогнул. Напротив меня сидела женщина. В красном одеянии, которое подчеркивало достоинства фигуры. Именно та самая, что ночью без всяких сложностей и усилий укокошила более тридцати человек на пирсе. Не понимаю, как незаметно она могла усесться рядом, ведь это не так просто. Но в любом случае, женщина нашла меня и теперь рассматривала с легким, почти ироничным любопытством. В свою очередь, я уставился на нее, понимая, что пришла сюда не просто так, но вряд ли для того, чтобы тростью проткнуть мне живот, как это легко сделала с папашей Пасквале.
Женщина была невероятно красива; трудно описать изгибы и формы её тела, черты лица; можно сказать, это был эталон женской красоты. Высокая, с тонкой талией и плавными линиями, она излучала уверенность. Её кожа была светлой, с лёгким загаром, что делало её образ ещё более притягательным. Губы, полные и красные, казались идеальными, словно художник старательно рисовал каждую линию её лица. Волосы тёмные, как смоль, струились по плечам, придавая ей ещё больше загадочности. Во всяком случае, более совершенной в физическом смысле человека я не встречал. Вот бы где поработать скульпторам, создавая шедевры женского тела.
От неё исходил слабый, но весьма приятный запах; это был не аромат французского парфюма, нет, а что-то естественное, настоящее; я бы вдыхал вечно его, если такая возможность имелась. Но вот одно, что отталкивало – её глаза; они были такие холодные, пустые, бездушные, словно ничего её в этом мире не интересовало. И разглядывала меня женщина как-то высокомерно и без каких-либо ярко выраженных эмоций, впрочем, всё же глазами она цепляла меня, это было только любопытство – не большее; например, так рассматривают какую-то букашку, от которой ничего не ждут.