Ключ от твоего сердца
Шрифт:
– Знаешь, что я больше всего ненавижу в тех, кто внизу?
Смущенное покачивание головой в ответ.
У Элейн защипало глаза, и перед глазами все поплыло.
– Они заставляют меня ненавидеть тебя, - сказала она.
– Иногда. Я ненавижу их за это. Я ненавижу их. Я ненавижу их. Но когда они издеваются над тобой, а ты так легко играешь им на руку... иногда это заставляет меня ненавидеть и тебя тоже.
– Элейн.
Она больше ничего не могла сказать. Она не могла позволить десятилетнему гневу сорваться
Она не сломается, она не сломается. Но ее платье было наполовину расстегнуто, и слезы потекли по ее лицу прежде, чем она сделала больше полудюжины шагов. Она остановилась в конце коридора, привалившись к стене, и стала жадно глотать воздух.
Она так долго сдерживала всю свою бешеную ярость; почему сейчас ей так трудно это сделать, просто потому, что она поняла, что будет жить с этим всю оставшуюся жизнь? Что изменило бы еще полвека?
Скрип пола поблизости полностью остановил ее слезы. Она подняла глаза... и ее сердце упало.
Конечно. Недостаточно было того, что они облили ее пуншем. Леди Косгроув, должно быть, послала своего кузена наверх, чтобы довершить е унижение.
Ибо там стоял сам лорд Уэстфелд.
Последнее, что Эван ожидал увидеть в конце коридора, была леди Элейн, платье которой спадало с плеч, открывая полотняную сорочку. Она сидела на полу, свернувшись почти в клубок, сжав кулаки.
Она беззвучно плакала, сдерживая громкие рыдания. Элейн никогда не плакала - по крайней мере, она не делала этого публично. Это заставило его почувствовать, что он вторгается в болезненно интимный момент, который раскрывал ее больше, чем цвет слоновой кости ее сорочки.
Она подняла глаза, увидела его - и ахнула, как будто он ткнул ее локтем в живот.
Но этот момент шока прошел. Ее глаза сузились, и она выпрямилась в обжигающей ярости.
– Лорд Уэстфелд, - сказала она, - что вы здесь делаете? Что ж, вечер еще совсем молод.
Она кивнула в сторону лестницы. Низкий гул голосов был слышен даже сейчас, слегка насмешливо доносясь до ушей Эвана.
– Я обнаружил, что компания внизу не в моем вкусе.
Он хотел успокоить ее, но вместо этого она закатила глаза и вскочила на ноги.
– Что вы скажете остальным?
– спросила она почти непринужденно.
– Расскажетк им, что нашли меня в смятении? Будете ли вы и ваша кузина злорадствовать, что наконец-то сломили меня?
Она сделала один шаг к нему. Если бы у нее в руке был нож, он подозревал, что у него уже текла бы кровь. Но вместо этого рукав ее платья сдвинулся и сполз по плечу.
– Я же говорил вам, что мне жаль. Я бы никогда не сделал ничего, что могло бы причинить вам еще большую боль.
Ее глаза расширились.
– Никогда?
–
– Вы, должно быть, думаете, что я глупая. А почему бы и нет? Я достаточно долго изображала шута.
Ее левая рука поднялась, и она еще раз слегка толкнула его.
– Все это время я позволяла всем думать, что я легкая добыча - что все, что вам нужно сделать, это немного унизить меня и вы получите удовольствие. Но я покончила с этим. В следующий раз, когда вы толкнете меня, я толкну в ответ. Что мне терять? Вы итак уже ни во что меня не ставите.
– Я никогда не думал, что вы легкая добыча, - запротестовал Эван.
– На самом деле, вы всегда казались удивительно неуловимой.
– Не лгите мне. Я позволяла вам причинять мне боль каждый раз. Каждый раз, когда я отводила взгляд. Каждый раз, когда притворялась, что не слышу ваших злобных замечаний. Вам никогда ничего не стоило причинить мне боль, - ее лицо начало покрываться ярко-розовыми пятнами. Она будто вся пылала.
– Нелегко оскорбить, - объяснил он.
– Я думал, вас невозможно поймать, разоблачить. Поймать.
– Поймать? Что вы имеете в виду?
Она стояла близко к нему, так близко, что он мог бы протянуть руку и провести по впечатляющему изгибу ее груди, одновременно снимая рукава с плеч. И от этой неуверенной нотки в ее голосе все его доводы отключились - все доводы, кроме чистого запаха ее волос, ослепительного блеска в ее глазах.
И поэтому он наклонился и поцеловал ее.
Она напряглась в шоке, когда его руки обвились вокруг нее. Она была такой горячей на его губах - обжигающе горячей - и мягкой повсюду. У него было всего мгновение, чтобы насладиться ее вкусом.
Она отпрянула от него, сердито глядя.
– Теперь я поняла. Бедная маленькая старая дева - я в таком отчаянии, что вы думаете, я откажусь от своей добродетели при первой возможности.
– Нет, - выдохнул он. Это он был нуждающимся, отчаявшимся человеком. Ему нужно было подумать, но мысли ускользали. Не помогало и то, что ее грудь приподнималась с каждым вдохом.
Она положила палец на край своего своенравного рукава.
– Ну что ж.
– Ее слова были резкими, но рука дрожала.
– Может быть, так оно и есть.
– А затем она спустила ткань вниз по руке, обнажив кремовую кожу.
Его легкие были в агонии. Он не мог дышать, не мог думать ни о чем, кроме... о Боже, пожалуйста, продолжай.
– Может быть, я в отчаянии.
Ее голос был тихим.
– Мне не на что рассчитывать, кроме десятилетий одиночества. Может быть, все, о чем я прошу, - это одна ночь страсти.
Она взглянула на него сквозь густые ресницы.
– Это то, что я должна сказать? Я должна умолять вас об одной ночи?