Ключи счастья. Том 1

Вербицкая Анастасия Алексеевна

— Маня… Что с нею?

Она вскочила, открыв широко рот, как бы ловя воздух. Мертвенно белая, хватаясь руками за грудь. Потом вдруг взмахнула ими. Истерический полусдавленный вопль вырвался из ее горла.

Она бежит. Соня кидается за нею.

Все вскочили в смятении. Издали несутся дикие, истерические вопли.

— Зажгите огонь! Огонь! — кричит хозяйка, бросаясь в темные комнаты наверх.

Когда она возвращается, Нелидов неподвижно стоит, стиснув губы.

Он прощается наскоро. Он даже не спрашивает,

что случилось с Маней. Его не удерживают.

Сгорбившись, пригнувшись к луке седла, скачет домой, погоняя лошадь, как будто за ним мчатся Горгоны со змеями в руках. «Забыть ее скорее! Забыть…»

— О чем, Манечка? Что с тобой? — наперебой спрашивают хозяйка и дядюшка.

Прошло уже два часа. Маня, вся разбитая припадком, лежит на постели.

— Так… Право, не знаю… О н так страшно… так жестоко говорил… Милый дядюшка… Сядьте подле! Вы такой добрый. Как вы хорошо ему возражали! «Где тут уважение к личности?» Ах!.. Это так ужасно…

— Опять плачет… Ну, полно. Полно!

Одной Соне Маня признается. Конечно, он говорил о ней. Он уже считает ее своей невестой. И вдруг окажется, что в роду у нее кто-нибудь алкоголик, эпилептик. Остается ведь только умереть. Потому что он разлюбит… проклянет… отречется… Она опять начинает отчаянно рыдать.

Она точно чего-то не договаривает.

Соне вдруг становится жутко. Она вспоминает…

— Послушай, Маня! Послушай… Что мне пришло голову… Может быть, вправду и у тебя…

Маня стоит перед нею, вся выпрямившись, с дикими, блуждающими глазами.

— Молчи!.. Молчи!.. Молчи!.. Не смей, никогда… Не аукнись ему! Я здорова, здорова… Боже мой!

Она падает на подушки и смолкает. Только во тело ее долго вздрагивает и дергается.

Соня молчит, зажмурившись. Она начинает догадываться.

Проходит три дня. Словно туча опустилась над домом. Все притихли как бы в ожидании беды. Да и погода испортилась. Дожди. Прохладно.

Горленко опять все дни в поле. Один дядюшка не унывает. И, надев непромокаемый плащ, каждый вечер идет на свидание в Липовку.

— Штейнбах приехал? — спрашивает он постоянно сторожа. И в ответ слышит:

— Никак нет. А ждем каждый день.

Нелидов едет в Лысогоры. Страсть вцепилась в его сердце когтями. И этого зверя не осилить. Как бы то ни было, если даже оправдаются его догадки, он должен жениться. Назад нет дороги. Своими собственными руками, поддавшись безумному порыву, он сломал свою жизнь в корне. Но низость чужда ему. Он один ответит за свою ошибку. Он даст имя этой девушке. Он будет ежегодно выдавать ей сумму, которой хватит на то, чтобы прожить безбедно. Лишь бы никогда не видеть ее потом! Никогда не поддаться вновь преступной слабости…

Он идет на крыльцо. Исхудавший, потемневший, больной.

Никто, кроме Мани, не видит его. Она кидается

в переднюю и останавливается перед ним.

Она ничего не говорит. Не спрашивает. Только из огромных глаз ее глядит на него ее душа. Любящая и покорная.

— Мари…

Забыв все мгновенно, он смотрит в эти глаза, сверкающие слезами. Он побежден.

Тогда она берет его руку и приникает к ней губами.

Он вздрагивает, как обожженный. Он хватает ее в объятия. Целует захолодевшее личико жадно, алчно, с той же больной, жестокой страстью.

— О!.. Я умираю… — говорит Маня. Этот голос отрезвляет его. Слышатся чьи-то шаги. Чья-то речь.

Он знает, что где-то тут вешалка. Но перед глазами туман. Он беспомощно шарит по стене. Тогда Маня молча берет пальто из его рук и вешает его сама.

В это мгновение Вера Филипповна входит. Один быстрый взгляд на их лица. И улыбка становится напряженной.

— Ай-ай!.. Что с вами? Вы были больны?

— Устал на работе. Зато хлеб уже свезен…

— Уже? Вот счастливец!

— Эврика! — радостно говорит Нелидов, на террасе пожимая руку хозяина. — Пойдемте в кабинет. Я привез хорошие вести.

— Что такое? — Горленко садится на диван и открывает ящик с сигарами. — Эх, память! Все забываю, что вы не курите…

— Мы строим винокуренный завод…

— Кто строит? — с выпученными глазами говорит Горленко.

— Вы, я, Галаган, Лизогуб… Дело будет на паях. В этом есть потребность сейчас. Я уже наводил справки.

Горленко свищет.

— А карбованцев где возьмем? Без них что начнешь?

— Я продам участок леса. И деньги будут вообще, — настойчиво твердит Нелидов. И нервно ударяет по столу рукой.

— Штейнбах раскошелится, что ли? — глаза Нелидова делаются светлыми, как сталь.

— Обязываться жиду? Фи!.. Довольно того, что его отец скупил векселя моих кредиторов. Не напоминайте мне о Штейнбахе! Когда я подумаю, что в доме моего прадеда, в его опочивальне, где ночевала Екатерина Вторая… на этой самой кровати, под балдахином спит наглый жид… Довольно! Я могу наговорить глупостей.

— Тэ-эк-с… Тогда я уже ничего не понимаю. У нас, помещиков, во всей округе и пяти свободных тысяч не найдешь.

— Нам дадут субсидию, — небрежно бросает Нелидов.

— Что-о-о?

— Нам дадут субсидию, — повторяет он. И нежный румянец загорается на его худых щеках. — Я это знаю. Из верных источников. Это важно для края. Особенно теперь, когда такая масса безработных.

Горленко слушает, полуоткрыв рот. «Ну и ловкач! Нужны ему интересы края… И безработные…» Но тут же он вспоминает о братьях Нелидова, служащих в министерстве, об его связях, о губернаторе. Взглянув пристально в эти жесткие глаза, он понимает, что у Нелидова субсидия почти в кармане. Иначе не стал бы он говорить так уверенно.