Ключи счастья. Том 1

Вербицкая Анастасия Алексеевна

Он тихонько берет ее руку и подносит к губам.

Соня замирает от счастья.

Маленькая пауза. Трость Штейнбаха нервно, криво чертит что-то на влажной земле. Вдруг он поднимает голову. И Соня видит, что лицо его странно изменилось.

— Простите… Я не совсем понял вас… Когда же день свадьбы?

— Свадь-ба? О ней никто и не говорит…

— А! — коротко срывается у него. — Но почему же… тогда…

— Он ужасно странный, этот Нелидов. Мама говорит, что он хочет съездить в Москву, навести

справки… видеть мать Мани… Говорила я вам сейчас, что у Мани мать нервнобольная? Или забыла? Ах, право, у меня голова кругом идет!

— Я этого не знал.

Трость Штейнбаха делает зигзаг и опять судорожно вонзается в землю.

— Да… Да… Я припоминаю теперь, что говорили даже, будто она душевнобольная. Я это слышала еще в гимназии. А в детстве у Мани был страшный припадок с судорогами. Ее хотели исключить тогда. Но это между нами, господин Штейнбах! Ради Бога! Маня сама, кажется, не знает ничего о матери. А может быть, это сплетни! Но Нелидов хочет жениться на здоровой девушке, из нормальной семьи. И вот почему он медлит сделать предложение. Ради Бога, не проговоритесь Мане! Она и так страдает. Ах! Вон она идет!

Они оба встают разом. Ни кровинки нет в лице Штейнбаха. Сощурившись и сжав губы скорбного рта, остро и мрачно глядит он на женскую фигуру, которая идет по дорожке.

— Милый господин Штейнбах! Простите ей, если она будет резка с вами. У нее, оказывается, такие больные нервы… Она такая несчастная… Не обращайте внимания на ее слова…

Она идет, почти бежит в другую аллею.

И вот они опять вместе. Опять рядом. Но чужие на этот раз. Совсем.

Он низко склоняется перед нею, сняв панаму. Как будто видит ее в первый раз. Лицо его непроницаем.

Она враждебно подает ему руку. Пальцы ее инертны. Она беспощадна, как может быть беспощадна только женщина, полюбившая другого, тяготящаяся ненужным ей теперь чувством. Она садится поодаль, опустив ресницы. Кровь то приливает, то отлива от щек. Она никогда, кажется, не решится взглянуть ему в глаза. Неужели это онцеловал ее всю? Неужели он… Ей стыдно вспоминать сейчас, рядом с ним, эти интимные, жгучие картины, которыми она бредила еще месяц назад. О, если б ничего не было…

Но почему он молчит? Очевидно, Соня уже подготовила почву. Тем лучше! Объяснений не надо! Никаких намеков на прошлое. Он ей так противен, что она, кажется, закричит от отвращения, если он дотронется до нее.

Но он и не думает дотрагиваться… Чужой и далекий, он холодно щурится, как бы изучая ее лицо.

— Софья Васильевна говорила, что вы хвораете. Вы действительно изменились. Что с вами, Мария Сергеевна?

«Неужели разочаровался? Неужели так подурнела?…» — Маня разом теряет остаток самообладания.

— Нет… Почему вы думаете?… Я здорова… У меня только голова

болит… Но я… очень счастлива… Да… Здорова и счастлива! — говорит она с вызовом.

И в первый раз враждебно и прямо глядит в его лицо.

Его губы кривятся.

— Я очень рад за вас… Поздравляю!

Он отводит глаза и чертит что-то тростью на влажной земле.

Маня не этого ждала, конечно. Она сбоку с любопытством смотрит на него. «Противный. Противный… — говорит она себе. — Чужой… Чужой…»

Но все глядит на его профиль. Все подмечает невольно. Загорел. Похудел… Очень бледен. Совсем как слоновая кость цвет его кожи. Бледные уши. Прозрачные синеватые веки. «Противный!.. Как могла его любить? Но ресницы хороши… Длинные, черные… эти брови… Да… Он красив… Что бы там ни говорил Нелидов, — он красавец… У него интересное лицо… Жуткое… Но с чем он меня поздравляет? Что он знает?»

Внезапно он поднимает голову. И взгляды их встречаются. Маня краснеет, отворачивается. И тут же сердится на себя.

Мгновенно она впадает в какое-то нервное состояние. Равнодушие Штейнбаха кажется ей странным. Дерзким. Разлюбил? Охладел? Разочаровался?

— Вы давно вернулись из-за границы? — спрашивает она с деланным спокойствием. — Вам было весело? Там интересно жить? Там красивые женщины? Вена — веселый город? Правда?

Она бьет носком по земле. Покусывая набалдашник трости, Штейнбах глядит на ее туфельки и колени. Она краснеет до слез и прячет ногу.

Вдруг как бы с вытянутыми руками она падает с башни вниз. Такое у нее чувство. Она оборачивается к нему всем корпусом. Глаза ее пылают. Она уже потеряла себя.

— Зачем вы молчите? — резко, почти грубо кричит она. — Что вы этим хотите сказать? Зачем вы меня мучаете? Чего вы от меня ждете?

Он не глядит. Он слушает жадно, стараясь понять. Его ноздри трепещут.

— Я жду, когда вы мне расскажете… о вашем счастье…

— Я?… Вам?..

У нее перехватывает горло.

— Разве я не заслужил вашего доверия?

— Зачем? — в непонятном страхе шепчет она. — Зачем вам знать?

Его глаза холодны и непроницаемы. Он незаметно пожимает плечами.

— Странный вопрос. Если вы изменились, то ведь я остался тем же…

— Молчите! — Она поднимает руку. — Ни слова о прошлом! Его нет… Слышите? Его нет!.. И вы я смеете говорить со мной таким тоном!

Она забывает о том, что была оскорблена его равнодушием. Сейчас намек на его любовь кажется ей самой страшной обидой.

— Да, да… Запрещаю! Или вы думаете, что виноваты передо мною? Вы думаете, что я когда-нибудь прощу вам… мои слезы, — хочет она добавить, но сдерживается. И спрашивает резко, с ненавистью: — Почему вы так долго не возвращались? Я не верю в болезнь вашей дочери. Слышите? Все это была ложь…