Книга Лазаря

Варавин Александр

Спустя восемь часов самолет приземлился в аэропорту Майя-Майя в Браззавиле. Визу мне вклеили и проштамповали прямо на паспортном контроле. Конечно, после предъявления Матиасом волшебных бумаг. На стоянке нас уже ожидал грузовичок-фургон, привозящий продовольствие в миссию…

Пронзительный свист бокора мгновенно смыл поток воспоминаний. Мой выход. Я выбрался из гамака и, потянувшись, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Отодвинув в сторону дремавшую Мари, открыл сетчатую дверь и вышел под палящее солнце. Начался мандраж, и во рту сразу пересохло. Нарочито медленным движением, сдерживая дрожь в руках, достал из-под рубашки свою куклу. Внимательно проверив расположение щеп, взялся за головку одной,

воткнутой в область солнечного сплетения, и медленно вынул. В желудке противно екнуло. Тщательно примерившись, быстро воткнул щепу кукле в центр лба. В голову будто ударила молния, и на глазах выступили слезы. Еще минуту я усиленно дышал, пока боль не прошла. Затем, пытаясь выглядеть спокойным, подошел к загону со змеями и взглянул на стоящего рядом бокора. Тот кивнул. Я наклонился, сосредоточился на тени от своей головы и шагнул в загон с шипящими злобными рептилиями…

Меня сразу начало трясти от страха, и я прилагал невероятные усилия, чтобы держать себя в руках и концентрировать внимание на тени, отбрасываемой головой. Перемещаясь как можно медленнее внутри огороженной площадки, я вздрагивал всякий раз, когда какой-нибудь бумсланг таранил меня треугольной мордой и отползал в сторону. В один момент сразу три змеи взобрались на мои ботинки и принялись шипеть друг на друга, широко раскрывая пасти с ядовитыми клыками. Пот заливал мне глаза и капал прямо на змеиные головы, вызывая приступы еще большего беспокойства у рептилий. Останавливаться я не решался. Бокор говорил, что в состоянии неподвижности более сложно удерживаться в тени, чем в движении.

Я даже не пытался понять, сколько времени прошло, и, приложив ладони к вискам, чтобы ограничить поле зрения, медленно бродил по загону до тех пор, пока не потерял ориентацию и не уткнулся носками ботинок в стальное ограждение. Почти запаниковав от неожиданности, сделал шаг назад. И рифленым каблуком придавил извивающееся туловище змеи…

Сдержав рефлекторный порыв к бегству, переступил через бьющуюся на земле гадину и продолжил движение. Бумсланг вполз в мою тень, высоко подняв голову и бешено лакая воздух раздвоенным языком. Со слов бокора я знал, что змеи не должны воспринимать меня как угрозу. Предполагалось, что они чувствует дуновение ветра, течение воды или падение камня. Но эти рассуждения помогали слабо, и со страхом справиться не удавалось. На мгновение я утратил концентрацию и тут же понял, что ядовитая рептилия меня «увидела».

Раздался свист бокора.

Я рванулся в прыжке назад и вправо и неловко упал за пределами загона, едва не растянув левый голеностоп.

– Плохо, – проскрипел над ухом голос неандертальца, – очень плохо…

Прихрамывая и истекая потом, я добрался до крыльца миссии и ввалился в прихожую, случайно наступив на руку спящей у порога Мари. Разбуженная, она зашипела на меня громче, чем змеи в загоне.

– Извини, Маруся, – задыхаясь, просипел я. – Мне нужна вода – и срочно.

– О-о, да ты живой, – с издевкой заметила Мари. – Очень жаль, что змеи тебя не сожрали.

– Дорогая моя, иностранная Мари, – раздражаясь, ответил я. – Змеи не едят людей, как известно всем образованным людям. Людей жрут крокодилы, если ты помнишь.

Хромая по направлению к кухонному блоку, где находился бак с питьевой водой, сзади услышал всхлипывания и невнятные оскорбительные высказывания в свой адрес. Наполнив большой кувшин, вернулся обратно. С моего гамака было отлично видно происходящее в загоне. Следующей должна идти эта наркоманка, и я не хотел пропустить ни мгновения этого зрелища.

Мари стояла на коленях, уткнувшись головой в дверной косяк, и тихо ныла. Ну что же, любовь зла – полюбишь и Эдмона.

Бокор снова свистнул, и девушка, тяжело поднявшись, вышла наружу и зашлепала к загону. Не останавливаясь и не дожидаясь сигнала, скинула резиновые

тапочки, перешагнула через железную ограду и на мгновение исчезла.

Я принялся поочередно фокусировать зрение на ржавом пятне ограждения и большом камне на другом берегу реки, стараясь, чтобы этот процесс происходил безостановочно. Наконец, посреди площадки появилась полупрозрачная тень древесного ствола с качающимися ветвями. Дерево расплывалось и сквозь него проступали очертания фигуры Мари, которая в следующее мгновение исчезала, превращаясь в полупрозрачную туманную тень раскидистого высокого куста. Стало понятно, что происходит. Мари ходила по загону и собирала змей. Бумсланги, которых она держала в руках, извивались и пытались освободиться. Когда бокор свистнул, дерево-Мари отбросило рептилий в дальний угол и покинуло загон.

Бокор обучал нас раздельно, и до этого я никогда не видел, как Мари входит в тень. Матиас уверял, что внимание другого человека может поначалу мешать процессу концентрации. Однако мне всегда было интересно – каким видят меня другие, когда я нахожусь в тени. Когда я спрашивал об этом нашего антропоида, он неприятно посмеивался и говорил, что я выгляжу как тупая обезьяна. Сам он, видимо, считал себя красавчиком.

Обращение Мари со змеями было удивительным. То, что для меня оказалось тяжелейшим испытанием, она проделала, даже не воспользовавшись куклой. Достала из своего рванья сигареты и закурила, направляясь к дверям миссии.

– Браво! – крикнул я ей и зааплодировал.

– Заткнись, дурак, – сказала она и прошлепала в кладовку.

Дремота навалилась неожиданно и вскоре перешла в тяжелый полуденный сон, прерванный воплем боли. Неловко подскочив в гамаке, я вывалился на пол, приземлившись на ушибленную ногу.

У загона лежал всхлипывающий Хосе, зажимая ладонью левое предплечье. Один из бумслангов, извиваясь на песке, пытался скрыться в растущих рядом со зданием кустах. Ему помешал бокор. Догнал и, схватив за шею, отнес к ограждению, куда и бросил к остальным.

Хосе явно был плох. Однако бокор, нисколько не торопясь подошел к нему и, приложив усилие, разжал его пальцы, сдавливающие место укуса на руке. Я было подумал, что он собирается наложить жгут или отсосать яд, как не раз видел по телевизору. Но неандерталец поступил проще. Достал из-за пояса нож и в долю секунды срезал толстый кусок плоти с руки Хосе. Тот громко взвыл и потерял сознание.

Бокор внимательно осмотрел рану вместе с подоспевшим Матиасом, полил ее какой-то фиолетовой жидкостью и наложил повязку из обрывка замызганной тряпки. Святой отец что-то крикнул мужчинам йоруба, возившимся с лодкой. Двое из них подбежали, вцепились в ноги несчастного Хосе и поволокли его в лазарет – брезентовую палатку с нарисованным на ней красным крестом, где хранились медикаменты и стояли две походные кровати для больных.

Заправляла в лазарете молодая, улыбчивая и опрятная африканка из Браззавиля по имени Ния, которой повезло окончить медицинский колледж и получить работу в миссии. Мне она нравилась, потому что была симпатична, всегда доброжелательна и не раз спасала меня от выворачивающих кишечник наизнанку приступов диареи, вызванных местной микрофауной. Ния не была йоруба и принадлежала к какой-то народности, запомнить название которой мой мозг был просто не способен. В отличие от деревенских, чей пигмент имел слабый коричневатый оттенок, кожа Нии была настолько черна, что посреди самой темной ночи ее фигура и лицо выделялись, как сгусток мрака на светлом фоне. Йоруба относились к ней уважительно, но соблюдали дистанцию в отношениях. Наверное, поэтому она жила в этом же лазарете, во втором брезентовом отделении, где находились душ, туалет, кровать и большое деревянное напольное распятие. Питалась она вместе с нами в столовой миссии и, судя по всему, была истовой католичкой.