Книга тайных желаний

Кидд Сью Монк

— Устраивайтесь поудобнее, — посоветовала Йолта. — Мы проведем здесь всю ночь.

— Всю ночь? — воскликнула Диодора.

— Да, но скучно не будет, — заверила моя тетя.

Скепсида, которая в этот самый момент оказалась за спиной, услышала ее слова и возразила:

— Мы здесь не ради развлечения, как прекрасно известно Йолте. Это бдение. Мы встретим рассвет, который суть истинный свет Господень.

— И в ожидании рассвета мы будем петь до беспамятства, — добавила Йолта.

— Что ж, это правда, — не стала спорить Скепсида.

Она открыла собрание долгой речью, содержание которой

ускользнуло от меня. Я судорожно цеплялась за свиток с гимном. Собственная песня вдруг показалась мне слишком смелой.

Наконец Скепсида назвала мое имя.

— Ана, подойди, исполни свой гимн Софии.

— Я назвала свой гимн «Гром. Совершенный разум», — произнесла я, выступая на середину зала. Кто-то ударил в тимпан, я развернула свиток и запела под аккомпанемент барабанного боя:

Я послана силой… Не пренебрегай мной, берегись! Я послана силой… Не пренебрегай мной, берегись! Я послана силой… Не пренебрегай мной, берегись! Потому что я первая и последняя, Возносимая и хулимая, Я блудница и праведница, Я жена и дева, Я мать и дочь.

Я остановилась и посмотрела на лица присутствующих, на которых читалось изумление и недоумение. Диодора не отрывала от меня взгляда, подперев подбородок кулаками. По губам Йолты блуждала улыбка. Я словно разом чувствовала всех женщин, которые жили во мне.

Не смотри на меня, в ничтожестве лежащую в навозной куче, Не отвергай меня, ибо найдешь меня во славе. Не бойся моей силы. Зачем презираешь мой страх и проклинаешь мою гордость? Я та, кто часть всякого страха и всякой безрассудной храбрости.

Я снова остановилась, чтобы перевести дыхание. Слова, которые я пропела, словно кружились у меня над головой. Хотела бы я знать, откуда они пришли. И куда уйдут.

Я, я та, кто безбожна, И та, чей бог величественен, Я существующее И то, чего не существует, Я то, что сходится, и то, что расходится, Я длящееся и обрывающееся, Я то, что слышно всем и не может быть сказано никем…

Я продолжала петь, а когда гимн закончился, медленно вернулась на свое место.

Пока я шла вдоль скамей, одна из женщин поднялась со своего места, ее примеру последовала другая, третья — все по очереди. Я неуверенно посмотрела на Скепсиду.

— Они говорят тебе, что ты дочь Софии, — объяснила наставница. — Они говорят тебе, что она довольна.

Остаток ночи я помню с трудом. Знаю, что мы долго пели — сначала мужчины, потом женщины и наконец все вместе. Гремели систры,

отбивали ритм барабаны из козьих шкур. Мы танцевали, изображая переход через Красное море, кружились по ходу солнца и в противоход, до самой зари. Тогда, усталые и почти обезумевшие, мы обратились к востоку и приветствовали свет.

XXIV

Ближе к концу зимы Скепсида как-то раз неожиданно появилась передо мной в монастериуме. В руках у нее были куски кож, папирусы, мерные рейки, иголки, нитки, воск и огромные ножницы.

— Давай-ка превратим твои свитки в кодексы, — сказала наставница. — Переплет — это лучший способ сохранить написанное на века.

Не дожидаясь моего разрешения, которое я, впрочем, была бы счастлива дать, она принялась раскладывать на столе свои орудия. Ножницы были точь-в-точь как те, которыми я стригла Иисуса в тот день, когда сообщила, что жду ребенка.

— С каких свитков хочешь начать? — спросила Скепсида.

Я слышала вопрос, но не могла оторвать взгляда от длинных бронзовых лезвий. От картин, которые они вызывали в памяти, щемило сердце.

— Ана? — позвала наставница.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от непрошеных мыслей, я достала свитки с историями о матриархах и положила их на стол:

— Хочу начать с самого начала.

— Смотри внимательно и учись. Я покажу тебе, как сделать твой первый кодекс, но остальные — уже твоя забота.

Она измерила и разметила свитки и кожу для переплета, а потом взялась за ножницы. Я закрыла глаза, и в памяти возник лязг острых лезвий, мягкость волос Иисуса у меня в руках.

— Видишь, ни одно твое слово не пострадало, — сказала Скепсида, закончив разрезать листы. По всей видимости, она ошибочно отнесла мой сосредоточенный вид на счет собственного умения обращаться с ножницами. Я не стала ее разубеждать. Взяв со стола чистый лист папируса, наставница добавила:

— Я вырезала лишнюю страницу, чтобы ты могла написать на ней название. — Она начала скреплять листы, а потом остановилась и спросила: — В чем дело? Что тебя беспокоит, Ана? Харан?

Я замялась. Свои страхи и желания я привыкла открывать только Йолте и Диодоре, но не Скепсиде.

— Весной будет уже два года с тех пор, как я не видела мужа, — наконец призналась я.

— Понимаю, — слегка улыбнулась она.

— Мой брат обещал сообщить, когда я смогу вернуться в Галилею без опаски. В доме Харана у меня осталась подруга, которая доставит письмо, однако Харан может нарушить мои планы.

Мне с трудом верилось, что отряд еврейского ополчения может перекрывать дорогу столько месяцев подряд. Однако солдаты до сих пор были там, разбив постоянный лагерь.

Скепсида толкала и тянула иглу сквозь кожу, помогая себе маленьким железным молотком.

— Мальчик, который торгует солью, донес мне, что солдаты соорудили небольшую каменную хижину, в которой могут спать, а также загон для козы. А еще они наняли местную женщину, чтобы готовила им пищу. Это свидетельствует о том, сколь велико терпение Харана и ненасытна его жажда мести.

Я уже слышала все это от Йолты, но теперь слова, повторенные Скепсидой, окончательно погрузили меня в уныние.