Книга утраченных сказаний. Том I

Толкин Джон Рональд Руэл

Но ныне на холме Кор царит радостное оживление, а все тэлэри и нолдоли выходят из ворот, ожидая появления белого флота у своих берегов. И корабли уже минуют тень и теперь очутились в ярком свете, озаряющем излучину залива. Вот корабли вытащены на берег, и солосимпи танцуют и играют на раковинах, чьи звуки смешиваются с пением тэлэри и негромкой музыкой нолдоли.

Далеко позади лежит в тишине Тол Эрэссэа, чьи леса и берега безмолвствуют, ибо почти все стаи морских птиц улетели вслед за эльдар и стенали ныне у берегов Эльдамара: но Оссэ остался там в отчаянии, и долго пустуют его серебряные чертоги в Валмаре, ибо немало времени миновало, прежде чем приблизился Оссэ к ним и пересек границу тени, до которой долетал лишь отдаленный плач морских птиц.

Но пожив недолго в Коре, поселились солосимпи в странных обиталищах меж прибрежных утесов.

Являлся им Улмо и восседал среди них, как прежде на Тол Эрэссэа. И было то для него время величайшей радости и покоя, и передал Улмо солосимпи всю свою мудрость и любовь к музыке, каковую те жадно впитывали. Творили они музыку, свивая ее из нитей-звуков, нашептанных водой в пещерах или гребнями волн, обласканных нежными ветрами. И с тем сплетали солосимпи стенание чаек и эхо, вторившее их благозвучным голосам возле собственных их жилищ. Тэлэри же и Инвир сбирали [?жатву] стихов и песен, чаще всего являясь меж богов и танцуя в горних чертогах Манвэ на радость Варде Звездной, или же наполняя улицы и дворы Валмара своими необычными и чарующими торжествами и пирами. Для Оромэ и Нэссы танцевали они на зеленых лужайках, поляны Валинора видели тэлэри меж залитых золотом дерев, и Палуриэн радовалась, взирая на них. Часто присоединялись к ним нолдоли, извлекая из своих многочисленных арф и виол музыку, что была весьма благозвучна — и возлюбил их Салмар. Но нигде не находили нолдоли большего удовольствия, нежели в чертогах Аулэ и в собственных своих возлюбленных жилищах в Коре, мастеря премногие диковины и сплетая бесчисленные повести. Весь град свой наполнили они картинами, вышитыми завесами и наитончайшей резьбой, и даже Валмар их искусные руки сделали еще чудеснее.

Теперь должно поведать о том, что солосимпи часто путешествовали по ближним морям на своих лебединых кораблях, влекомых птицами или движимых огромными веслами, которые солосимпи сделали схожими с перепончатыми лапами лебедя или утки; и сетью со дна морского подняли они в изобилии тонкие раковины тех волшебных вод и бесчисленное множество чистейшего жемчуга, сиявшего подобно звездам. И великолепию тех жемчужин радовались солосимпи, а остальные эльдар — завидовали, желая, дабы сияние жемчуга украсило град Кор.

Но те из нолдоли, коих более всего наставлял Аулэ, втайне непрерывно трудились, получив от Аулэ в изобилии металлы, камни и мрамор. Еще с позволения валар было им даровано немало сияния Кулуллина и Тэлимпэ, хранимого в сокрытых сосудах. Звездным светом поделилась с ними Варда, а Манвэ — лазурными прядями ильвэ; влагой — прозрачнейшие заводи залива Кора, и кристально — чистыми каплями — искрящиеся фонтаны дворов Валмара. Росу сбирали нолдоли в лесах Оромэ, цветочные лепестки всех оттенков, благоухавшие всеми ароматами, — в садах Йаванны, охотясь за лучами Лаурэлин и Сильпиона среди листвы. Собрав же все эти дивные и сверкающие сокровища, получили они от солосимпи множество белых и розовых раковин, чистейшую пену и, наконец, — несколько жемчужин. Взяв их за образец, измыслили и сотворили нолдоли великими трудами из всех самых прекрасных веществ Земли с помощью знаний Аулэ и волшебства валар первые самоцветы. Кристаллы создали они из родниковой воды, переливающейся в свете Сильпиона; янтарь, хризопразы и топазы загорелись в их руках, сотворили нолдоли и гранаты с рубинами, окрашивая их хрустальную плоть, кою научил их делать Аулэ, соками роз и алых цветов, даровав каждому самоцвету огненное сердце. Изумруды создавали они из воды залива у подножия Кора и сверкания травы на полянах Валинора; в великом изобилии наделали они сапфиров, [?пронизав] их воздухом Манвэ; а еще были аметисты и лунные камни, бериллы и ониксы, агаты, созданные смешением мрамора разных оттенков, и многие полудрагоценные камни. Возрадовались сердца нолдоли и, не довольствуясь малым, сотворили они бесчисленное множество драгоценных камней, покуда не исчерпали запас чудесных веществ. И невозможно стало долее скрывать великие груды самоцветов, что сверкали при свете подобно искрящемуся цветнику. Тогда, взяв имевшиеся у них жемчужины и почти все свои драгоценные камни, сотворили нолдоли новый самоцвет — молочно-бледный, переливающийся оттенками всех прочих камней, — и сочли его весьма дивным. То были опалы. Однако ж иные из нолдоли продолжали свои труды, и из звездного света, чистейших капель воды, росы Сильпиона и самого разреженного воздуха создали они алмазы и не мыслили, что кто-то сделает камни более дивные.

Тогда

восстал Фэанор из нолдоли и отправился к солосимпи испросить великую жемчужину, а сверх того обрел он кувшин, наполненный ярчайшим свечением морской пены во мраке, и с тем возвратился домой. Собрав все остальные самоцветы и соединив их отблески при свете белых светильников и серебряных свечей, взял Фэанор мерцание жемчуга и нежные оттенки опалов и, [?омыв] их свечением и сияющей росой Сильпиона, уронил туда одну-единственную капельку света Лаурэлин. И, поселив тот волшебный свет в тело из столь совершенного хрусталя, какой он один умел делать и которого не повторил бы и Аулэ — столь велико было утонченное проворство перстов Фэанора, — создал он драгоценный камень, что в глубочайшем мраке испускал собственное……….^{[прим.10]} сияние. И поместив камень в темноту, весьма долгое время просидел Фэанор, любуясь его красой. Затем сотворил он еще два камня, исчерпав свои припасы. И привел он взглянуть на свою работу остальных, что поверглись в глубочайшее изумление. И нарек он те драгоценные камни Сильмарилли, или, как ныне называем мы их на языке нолдоли — Силубрильтин^{[прим.11]}. Посему, хотя всегда полагали солосимпи, что никаким самоцветам нолдоли, даже величественно мерцающим алмазам, не превзойти их нежные жемчуга, все, кто зрел Сильмарили Фэанора, уверяли, что они — прекраснейшие из драгоценных камней, что когда-либо светились или [?сверкали].

Ныне от света тех самоцветных сокровищ чудесно искрится Кор, щедростью нолдоли обогатилась прелесть народа эльдалиэ, и утолены боги красой их. [?На диво] много сапфиров дано Манвэ, чье одеяние усыпано ими, Оромэ носит пояс с изумрудами, а Йаванне любезны все самоцветы, радость же Аулэ — в алмазах и аметистах. Одному Мэлько ничего не дали, ибо не искупил он еще многочисленных своих преступлений. И алкал он их безмерно, но ничего не сказал, притворившись, что ценит самоцветы ниже металлов.

Ныне достиг весь род эльдалиэ величайшего блаженства, а царственная слава богов и самый дом их исполнились величайшего блеска, что видел мир: Древа озаряли Валинор, и Валинор отражал их свет тысячей радужных искр; но лежали в оцепенении Великие Земли, темные и покинутые. Оссэ же сидел за пределами Валинора и смотрел, как бледный свет Сильпиона сверкает на кристаллах и алмазах, которые в изобилии рассыпали гномы по взморьям, а прозрачные осколки, что остались от трудов нолдоли, сверкают на обращенной к морю стороне Кора. Водоемы средь темных скал наполнены драгоценными камнями, и солосимпи, чьи одеяния расшиты жемчугом, танцуют вокруг них — и то было дивнейшее из всех взморий, а музыка вод у тех серебряных берегов чаровала превыше иных звуков.

Таковы были скалы Эльдамара, что видела я давным-давно, ибо предком моих предков был Инвэ^{[прим.12]}, старейший из всех эльфов, что и ныне жил бы в величии, не погибни он во время похода в мир, но Ингиль, сын его, давно возвернулся в Валинор и пребывает с Манвэ. Также в родстве я с танцующими на взморьях, и поведала я тебе то, о коем ведаю, что оно — правда; а волшебство и прелесть Залива Фаэри такова, что никто из видевших его тогда не может повествовать о нем без того, чтобы не перехватило у него дух и не прервался голос.

Так Королева Мэриль завершила долгое свое сказание, но Эриол хранил молчание, взирая на удлинившиеся лучи закатного солнца, протянувшиеся меж яблоневых стволов, и грезя о Фаэри. Наконец, молвила Мэриль:

— Ступай ныне домой, ибо день близится к концу, а сие сказание отяготило бременем желаний и мое сердце, и твое. Но наберись терпения, покуда не взыщешь дружбы печального народа Островных Эльфов.

Но изрек Эриол:

— Однако ж не ведаю я, и сердцу моему не под силу измыслить, как истаяла вся сия краса и что принудило эльфов оставить Эльдамар.

Ответствовала на то Мэриль:

— Нет, и так излишне удлинила я свое сказание из любви к тем дням, а меж созданием самоцветов и возвращением на Тол Эрэссэа свершилось немало великих событий. Но то многие ведают не хуже меня, и Линдо или Румиль из Мар Ванва Тьялиэва расскажут тебе о том искуснее, нежели я.

Тогда вернулись Эриол и королева к окруженному цветами дому, который Эриол покинул, прежде чем западную сторону башни Ингиля укрыли серые сумерки.

ПРИМЕЧАНИЯ