Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Баркер Клайв

Холод за спиной превратился в порыв ветра. Клив увидел свою тень, отброшенную на дверь мерцающим голубым светом, почуял песок и кровь.

А затем раздался голос. Не мальчика, а его деда, Эдгара Сен-Клера Тейта. Этот человек провозгласил себя экскрементом дьявола; когда Клив услышал его омерзительный голос, он поверил и в ад, и в его владыку. Поверил, почти попав в кишки Сатаны, став свидетелем его чудес.

— Ты слишком любопытен, — сказал Эдгар. — Пора тебе отправляться в постель.

Клив не хотел оборачиваться. Последнее, что промелькнуло в его голове: он должен

обернуться и посмотреть на говорящего. Но он больше не был повелителем собственной воли. Пальцы Тейта забрались в его голову и шарили там. Клив повернулся и посмотрел.

Висельник был в камере. Он не походил на тварь, которую видел Клив, на лицо из бесформенной массы лиц. Он был здесь, во плоти, одетый по моде другой эпохи, но не без изящества. Его лицо оказалось хорошо вылепленным, лоб широкий, глаза пристальные. Он все еще носил обручальное кольцо на пальце той руки, что гладила склоненную голову Билли, как гладят дрессированного пса.

— Время умирать, мистер Смит, — произнес он.

За дверью Клив услышал крик Девлина. У него не осталось дыхания, чтобы ответить. Но он слышал скрежет ключа в замке, или то была иллюзия, созданная разумом, чтобы рассеять панику.

Крохотная камера полнилась ветром. Ветер перевернул стул и стол, поднял в воздух простыни, похожие на призраков из детских страхов. Он подхватил Тейта, а вместе с ним и мальчика, засасывая их обратно в удаляющийся город.

— Теперь пошли, — требовал Тейт, и лицо его разлагалось. — Нам нужен ты, телом и душой. Пойдем с нами, мистер Смит. Мы не хотим, чтобы от нас отказывались.

— Нет! — закричал Клив, обращаясь к своему мучителю. Засасывающий воздух вытягивал его пальцы, его глазные яблоки. — Я не…

Сзади загремела дверь.

— Я не пойду, слышишь!

Дверь внезапно распахнулась и бросила его вперед, в круговорот тумана и пыли, что уносила прочь Тейта и его внука. Клив двинулся с ними, но чья-то рука схватила его за рубашку и оттащила от черты, когда сознание уже отказало ему.

Где-то вдали Девлин засмеялся, как гиена. Он сошел с ума, решил Клив, и меркнущий разум вызвал образ мозгов Девлина, исходящих через рот, подобно стае летучих собак.

Он проснулся во сне; и в городе. Проснулся и вспомнил последние секунды сознания, истерику Девлина, руку, удержавшую его, когда две фигуры перед ним уже засосало. Он последовал за ними, словно не мог допустить, чтобы его оцепеневший разум не вернулся знакомым путем в метрополию убийц. Но Тейт пока еще не выиграл. Присутствие здесь Кливу лишь снилось. Физическая его сущность пребывала в Пентонвилле; это давало себя знать на каждом шагу.

Он прислушался к порывам ветра Они были, как всегда, красноречивы: голоса приходили и уходили с каждым дуновением, но никогда, даже если ветер замирал до шепота, не исчезали совсем. Когда он прислушался, он различил крик. В немом городе звук становился потрясением, он спугнул крыс из нор и птиц с какой-то укромной площадки.

Заинтересованный, Клив следовал за звуком, чье эхо почти оставляло след в воздухе. Когда он спешил по пустым улицам, он слышал все больше громких голосов. Мужчины и женщины появлялись из дверей и окон своих камер. В их лицах не

было никаких общих черт, чтобы подтвердить выкладки физиономистов. У убийства столько же лиц, сколько преступлений. Единственной общей чертой была сломанная душа, отчаявшаяся после десятилетий, проведенных на месте преступления. Клив рассматривал их на ходу, и ответные взгляды смущали его, не позволяя понять, куда он идет. Потом Клив обнаружил, что опять находится в гетто — сюда его заманил ребенок в одном из прошлых сновидений.

Теперь он завернул за угол и в конце тупика, знакомого по предыдущему визиту — стена, окно, комната в крови, — увидел Билли, скорчившегося у ног Тейта на песке. Мальчик был наполовину собой, наполовину тварью, в которую превратился на глазах Клива. Лучшая часть содрогалась, пытаясь освободиться от второй половины, но безуспешно. На мгновение тело мальчика распрямилось, белое и хрупкое, но только для того, чтобы в следующий миг смениться другим в непрерывном потоке трансформации. Это рука, напрочь оторванная, прежде чем выросли пальцы? Или лицо проявляется на сосуде со множеством языков, что служит твари головой? Картина не поддавалась анализу. Едва Клив различал нечто узнаваемое, как оно исчезало.

Эдгар Тейт прервал свое занятие и оскалил зубы на Клива. Ему могла позавидовать акула.

— Он усомнился во мне, мистер Смит, — произнесло чудовище. — Он пришел искать свою камеру.

У бесформенной массы на песке вдруг открылся рот, чтобы издать резкий крик, полный боли и ужаса.

— Теперь он хочет быть подальше от меня, — продолжал Тейт. — Ты посеял сомнение. Он должен выстрадать последствия. — Тейт направил дрожащий палец на Клива, и конечность монстра изменилась, плоть стала мятой кожей. — Ты пришел туда, куда тебя не звали, так гляди на мучения, которые ты принес.

Тейт пнул тварь у ног. Она перевернулась на спину, изрыгая блевотину.

— Я ему нужен, — сказал Тейт. — И у тебя хватает духа на это смотреть? Без меня он пропал.

Клив не ответил висельнику, а вместо того обратился к зверю на песке.

— Билли, — позвал он, вызывая мальчика из череды непрерывных изменений.

— Пропал, — повторил Тейт.

— Билли, — снова окликнул Клив. — Послушай меня…

— Он уже не вернется, — проговорил Тейт. — Тебе это только снится. Но он здесь, во плоти.

— Билли, — настаивал Клив. — Ты слышишь меня? Это я, Клив.

Услышав свое имя, мальчик на миг приостановил круговые движения. Клив снова и снова звал его.

Один из первых навыков, какой приобретает человеческое дитя, — откликаться на собственное имя. Если что-то и могло подействовать на Билли, это его имя.

— Билли… Билли…

Тело опять перевернулось.

Тейт, похоже, чувствовал себя неуютно. Его самоуверенность улетучилась. Тело темнело, голова стала походить на луковицу. Клив старался отвести глаза, не глядеть на искажения анатомии Эдгара Тента, а сосредоточить все силы на том, чтобы вызвать обратно Билли. Повторение имени приносило плоды — тварь подчинялась. Каждую минуту появлялось все больше черт мальчика. Выглядел он жалко, кожа да кости на черном песке. Но лицо его почти восстановилось, и глаза глядели на Клива.