Книги крови V—VI: Дети Вавилона
Шрифт:
— Мы заплатили за эту землю. — Пальцы Черрика нервно скользили по сколотому краю стакана. — Все теперь наше.
— Заплатили? — Тетельман презрительно усмехнулся. Обезьянка застрекотала у него в ногах, как будто слова Черрика позабавили ее не меньше, чем хозяина. — Нет, вы заплатили за кота в мешке, и теперь вам придется с ним повозиться. Вы заплатили за право вышвырнуть отсюда индейцев, если вам это удастся. Вот куда пошли ваши доллары, мистер Лок. Правительство ждет не дождется, пока вы — или такие, как вы, — избавите его от всех этих племен на континенте. Нет нужды изображать оскорбленную
Черрик плюнул на голый пол Слова Тетельмана раздражали его.
— А зачем же ты сюда приехал, если ты такой хренов умник?
— По той же причине, что и вы, — ответил Тетельман миролюбиво, вглядываясь куда-то вдаль, в смутные очертания деревьев, что росли на краю участка за складом. Их раскачивали ночные птицы или ветер.
— И что это за причина? — Черрик с трудом сдерживал враждебность.
— Жадность, — мягко ответил Тетельман, продолжая рассматривать деревья. Что-то быстро прошуршало по низкой деревянной крыше. Обезьянка в ногах Тетельмана прислушалась, наклони в голову. — Я, как и вы, думал, что меня здесь ждет удача. Я дал себе два года. От силы три. Это были лучшие годы за прошедшие двадцать лет. — Он нахмурился; его память вызывала картины прошлого, и все они отдавали горечью. — Рано или поздно джунгли пережуют вас и выплюнут.
— Не меня, — заявил Лок.
Тетельман посмотрел на него влажными глазами.
— Сожалею, — произнес он очень вежливо. — Дух разрушения носится в воздухе, мистер Лок. Я чую его запах.
Он снова отвернулся к окну.
Теперь к тому, что уже шуршало на крыше, присоединилось что-то еще.
— Но ведь они не придут сюда? — спросил Черрик. — Они не станут нас преследовать?
В вопросе, заданном почти шепотом, слышалась мольба об отрицательном ответе. Как Черрик ни старался, он не мог отогнать видения предыдущего дня. Ему являлся не труп мальчика — это он еще мог постараться забыть. Но как забыть старика с его искаженным в солнечном свете лицом и ладонями, поднятыми, как будто он предъявлял какое-то клеймо?
— Не беспокойся, — ответил Тетельман с ноткой снисходительности. — Иногда некоторые индейцы наведываются сюда, чтобы продать попугая или пару горшков, но я никогда не видел, чтобы они приходили в сколько-нибудь значительном числе. Они этого не любят. Ведь для них здесь цивилизация, а она их пугает. Кроме того, они не стали бы обижать моих гостей. Я им нужен.
— Нужен? — удивился Лок. Кому нужна эта руина вместо человека?
— Они употребляют наши лекарства Дэнси их снабжает. И одеяла время от времени. Я же говорил, они не так глупы.
Рядом послышалось завывание Стампфа, и следом — увещевания Дэнси. Он старался унять панику больного, но ему это не удавалось.
— Ваш друг совсем плох, — сказал Тетельман.
— Он мне не друг, — ответил Лок.
— Она гниет, — пробормотал Тетельман больше для себя.
— Кто?
— Душа. — Слово было чудовищно неуместным на мокрых от виски губах Тетельмана. — Она — как фрукт, видите ли. Гниет.
Крики Стампфа притягивали внимание к себе. Это не были вопли живого существа: словно вопила сама гниль.
Скорее чтобы отвлечь внимание от производимого немцем шума, чем из интереса, Черрик
— Что они дают тебе в обмен на лекарства и одеяла? Женщин?
Этот поворот мысли явно позабавил Тетельмана: он рассмеялся, сверкнув золотыми коронками.
— У меня нет надобности в женщинах, — проговорил он. — Я слишком много лет страдал сифилисом. — Он щелкнул пальцами, и обезьянка вновь вскарабкалась ему на колени. — Ведь душа — не единственное, что гниет.
— Ну хорошо. Так что же ты получаешь от них взамен? — спросил Лок.
— Поделки, — сказал Тетельман. — Чашки, кувшины, циновки. Их у меня скупают американцы и продают потом в Манхэттене. Сейчас все хотят приобрести что-нибудь от вымирающего племени. Memento mori [12] .
— Вымирающего? — переспросил Лок. Слово прозвучало для него соблазнительно, как слово «жизнь».
— Да, конечно, — сказал Тетельман. — Они все равно исчезнут. Если вы их не уничтожите, они это сделают сами.
— Самоубийство? — спросил Лок.
— Своего рода. Они просто падают духом. Я видел это полдюжины раз. Племя теряет свою землю и вместе с ней утрачивает вкус к жизни. Они перестают заботиться о себе. Женщины становятся бесплодны, юноши начинают пить, старики морят себя голодом Через год-другой племени как не бывало.
12
Помни о смерти (лат.).
Лок опрокинул стакан, приветствуя про себя фатальную мудрость этих людей. Они знают, когда надо умирать. Мысль об их стремлении к смерти освободила его от последних угрызений совести. Чем теперь стало ружье в его руке, как не инструментом эволюции?
На четвертый день их пребывания в фактории лихорадка Стампфа пошла на убыль, к немалому удивлению Дэнси.
— Худшее позади, — объявил он. — Дайте ему отдохнуть еще пару дней — и можете снова браться за вашу работу.
— Что вы собираетесь делать? — поинтересовался Тетельман.
Лок стоял на веранде и смотрел на дождь. Водяные струи лились из облаков, которые нависли так низко, что касались верхушек деревьев. Потом ливень внезапно прекратился, и джунгли вновь задымились, расправили ветви и буйно пошли в рост.
— Не знаю, что мы будем делать, — ответил Лок. — Наверное, возьмем подмогу и вернемся обратно.
— Ну что ж, тоже дело, — отозвался Тетельман.
Черрик сидел возле двери, откуда шла хоть какая-то прохлада. Он взял стакан, который редко выпускал из рук в последние дни, и снова наполнил его.
— Никаких ружей, — сказал он.
Он не притрагивался к ружью с тех пор, как они прибыли на факторию; он вообще ни к чему не притрагивался, за исключением бутылки и кровати. Ему казалось, что с него сползает кожа.
— Ружья не нужны, — пробормотал Тетельман. Его слова повисли в воздухе как невыполненное обещание.
— Избавиться от них без ружей? — удивился Лок. — Если ты предлагаешь ждать, пока они вымрут сами по себе, то я не такой терпеливый.
— Нет, — сказал Тетельман. — Все можно сделать быстрее.