"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Так я должна… – Рагнора запнулась, соображая, – выйти за человека из семьи Свенельдичей… И у них кровная вражда со… со Святославом? Ну, из-за Улеба Мистиновича?

– Ваш брак прекратит эту вражду, – мягко ответил Торлейв, не желая ее пугать таким опасным будущим. – И принесет мир в Киев.

– Если так, то я согласна, – объявила Рагнора. – За родича Святослава я не вышла бы, но за того, у кого с нами одна обязанность мести…

– У нас нет обязанности мести! – напомнила ей мать.

– Приятно, когда невеста согласна. А ты что скажешь? – почтительно осведомился Торлейв у Равдана.

–

Ты морочил нам головы, – сердито ответил воевода, но глаза его блестели, выдавая, что он готов разразиться смехом. – Мы все думали, что ты собираешься жениться на ней сам!

– Я этого не говорил, – скромно, но уверенно напомнил Торлейв. – Уверяю, что Велерад ничуть не хуже меня и родом, и положением, и состоянием.

– Мы думали, что ты – человек Святослава. Так чей же ты человек на самом деле? Если Мистина Свенельдич тебя сватать прислал, он доверяет тебе?

– Я – человек Эльги, сестры моего отца. А она хочет, чтобы между ее сыном и ее… воеводой не было раздора, чтобы был мир в Русской земле. И твоя, хозяйка, сестра, княгиня Прияслава, желает того же.

– Ну а ты? – спросила Ведома. – Ты сам-то… на Острю нацелился?

– Когда я уезжал из Киев, Эльга сказала, что не будет против, если все так и сложится. Но если все выйдет, как я надеюсь… Захочет ли дочь Станибора жить на Хазарском море?

– Тебе там князя гурганского дочь понадобится, да? – Равдан усмехнулся.

– Я думаю, кто-то вроде.

– Тогда все ясно. А мы уж думали, ты на ту долговязую глаз положил. Что она нашим девкам дорогу перешла. – Равдан бросил на дочь насмешливый взгляд. – Заслонила…

Торлейв засмеялся, но следующие слова Равдана сбили его смех:

– Стало быть, зря я ее отослал.

– Что? – Торлейв не удержался и вскинул глаза. – Отослал? Куда?

– Да на Оку, восвояси. Вчера вечером объявил старикам тем, пусть уезжают и увозят таль свою, если под самый Карачун ехать не боятся. Они и уехали… пока я не передумал.

– Истинно? – Торлейв пробрало морозом от неожиданности.

– Как день ясен.

Торлейв помолчал, даже ни о чем не думая, а все силы сосредоточив на том, чтобы не сильно измениться в лице под пристальными взглядами хозяев. Когда он уже считал себя победителем, Равдан нанес ему удар – только бы ему не узнать, насколько сильный.

– Оно к лучшему, – чуть погодя заметил Торлейв. – Пусть вятичи успокоятся, все равно не денутся никуда. Когда такие дела затеваются, одна девка ничего не решает.

И тем не менее, когда Торлейв наконец покинул воеводский двор и направился назад на княжий, весь Свинческ показался ему опустевшим, как зачарованный город из преданий, где все жители заснули непробудным сном.

Глава 11

Вернувшись на княжий двор, Торлейв послал Орлеца к Херстейну Топору. Тот подтвердил: вятичи уехали на заре, как только отворили городские ворота. Парня и длинную девку увезли. Вид имели взволнованный, встревоженный, но довольный. Торопились, но расплатились как положено.

Выслушав эти вести, Торлейв ощутил облегчение – тлело опасение, что Равдан может его обмануть, сбить со следа, а сам упрятал Дединку куда-нибудь против воли. Но радость не пришла. Набитая людьми шумная

гридница показалась пустой. Румяная Остромира улыбнулась Торлейву широко и даже призывно – до нее уже дошло, что на Рагноре он не женится, – и он с трудом заставил себя улыбнуться ей в ответ. Сам себя одернул: в своем ли он уме? Чтобы получить в жены настоящую княжескую дочь, ему стоит только попросить, а Остромира пойдет за него куда охотнее, чем пошла бы Рагнора. А он смотрит сквозь нее, мысленно пытаясь найти где-то на просторах темных зимних дорог Долговязую Пятницу, худую и некрасивую. Сам не знает, чем она ему так полюбилась. Каждый раз, как он видел ее глаза на одной высоте со своими, его тянуло засмеяться, а ее голос, низковатый и немного хриплый, щекотал его изнутри, вызывая прилив желания. «Здорово вам!»… И вот – все. Ее увезли куда-то на восток, на Оку, в глушь недружелюбного рода, и никогда больше он ее не увидит. «Уся типеря…»

Даже не попрощалась… На глаза не показалась, не сказала, что ее увозят… Почему? Спешила? Не захотела? Не позволили? Последнее было больше похоже на правду: Торлейв помнил, как угрюмо на него смотрели вятичи-посланцы. Он им не нравился уже тем, что русин, киянин, чужак из чужаков. Только заподозри они, что он неравнодушен к их деве, их бы пострел хватил.

– Она хотела с тобой проститься, – сказал ему Агнер, перехватив его потерянный взгляд. – Утром. Подошла, посмотрела, как ты спишь. Хотела подойти еще ближе, но заметила, что я не сплю. Повернулась и ушла.

– Что же ты меня не разбудил?

– Откуда мне было знать, что она ушла насовсем? Она не раз так приходила по утрам и смотрела, как ты спишь.

– Ты видел и мне не сказал?

– А что здесь говорить? – Агнер удивился. – Ты, хабиби, красивый парень, всякой девушке приятно на тебя посмотреть. Но некоторые стесняются любоваться открыто. Зачем я должен был ей мешать? Если бы я знал, что в это самое утро ее увезут куда-то в ётунам в Железный Лес, конечно, разбудил бы тебя.

– Балл ейс коракас! – выбранился Торлейв себе под нос, крутя головой и сам не зная, обрадовало его это известие или еще больше огорчило.

А если бы Агнер на нее не таращился своим единственным глазом? Может, она даже поцеловала бы его на прощание?

Чувства полно разрыва не было. Казалось, что пока Дединка еще не успела уехать очень далеко, какая-то надежда на будущие встречи сохраняется. Но он уже знал: с каждым днем это ожидание будет таять, пока не исчезнет совсем. Да и сам он здесь не на век.

Настал день Карачуна. Вечером во всем Свинческе погасили огонь – светильники и печи, все до последней искры, так что в мире воцарилась первозданная тьма, жуткая и холодная. В окружении плотной толпы: впереди бояре и старейшины руси и кривичей, дальше прочий люд – князь Станибор зажег новый огонь, и вскоре цепочки и стаи факелов потянулись по узким снеговым тропам и темным улицам, чтобы обновленный огонь пришел в каждое жилье. В эту ночь из лесу выходили вилькаи, одетые в волчьи шкуры, со звериными харями вместо лиц, и собирали подношения по дворам. В беседе, в гриднице у князя, во многих богатых избах одновременно шли пиры, игрища, ряженые «старики», «старухи», «медведи» и «кони» ловили девок и дрались с парнями.