"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Красен быстро повел взглядом по сторонам. Ни валькирия, ни кто другой не собирался ему помогать. Некогда было считать тела на снегу и связанных, на сей раз настоящих пленных, но если от навцов кто-то и уцелел, то они позаботятся о себе, а не о нем. Лучшее, что они сделают, это отнесут Игмору весть, что главарь может не ждать своего последнего побратима… Еще одного, погибшего ради вины Игмора, ради его глупой, неудачливой злобы!
– Нет! – Красен задергался, отчетливо сознавая, как несправедливо ему было бы сейчас умереть. На этом клятом льду, в такой дали от дома и семьи, так много сил отдав спасению, – и напрасно. – Не делай этого!
Торлейв бросил беглый взгляд Красену за спину – и горло пленника стиснула петля.
– Клянусь… богами… – дергаясь в руках держащих его хирдманов, прохрипел Красен. – Тайну… скажу! Это тайна… жизни и смерти…
Торлейв перехватил скрам, собираясь ударить пленнику под дых.
– Илисар, расстегни ему пояс – кольчуги нет ли? – велел он другому своему телохранителю.
Никогда еще Красен не видел такой сосредоточенной решимости на этом красивом лице – и никогда оно не казалось таким страшным.
– Клянусь… это тайна жизни и смерти… – торопливо продолжал Красен, пока молодой хазарин расстегивал ему пояс и распахивал кожух. – Ты пожалеешь…
Торлейв бросил Агнеру еще один взгляд, проверяя, готов ли тот: рывок петли на горле и удар ножом должны произойти одновременно. Агнер, человек опытный, конечно, был готов, Торлейв изо всех сил гнал сомнения. Он впервые в жизни принимал участие в подобном действе, и от возбуждения слегка дрожали руки.
– Жизни и смерти… – хрипел Красен, ощущая, как капают ему на голову последние мгновения жизни, словно это была холодная вода, – Святослава…
– Что? – Услышав это имя, Торлейв все же взглянул ему в лицо.
– Жизни и смерти Святослава! Почему он не мстит нам… и не будет. Он не может!
– У него есть какая-то другая причина уклоняться от долга, – Торлейв выразительно поднял брови, – кроме дурацкой слабости к вашей ублюдочной братии? Кроме детской привычки играть с сыновьями старых Ингваровых рабынь?
– Я не… не сын рабыни! – Даже на грани смерти Красен не желал равняться с прочими в том, что не делало им чести.
– Знаю, ты сын старой ведьмы, что наводила сушеными жабами порчу на добрых людей и за это поплатилась свернутой шеей. Так что за тайну ты знаешь? Это она тебе открыла?
– Нет. – Нападки на старую Плынь Красен предпочел проглотить. – Я сам видел все это дело… мы были с ними тогда, со Святославом и Игмором.
– Тогда – это когда?
– Обещай, что оставите мне жизнь!
– А стоит ли того твоя тайна? – с презрением спросил Бер, явно недовольный задержкой.
– Сами узнаете. Теперь уже совсем мало осталось людей, кто знает. А если вы узнаете, у вас в руках будет не только Игмор, но и сам…
– Святослав?
Красен коротко кивнул, сколько позволяла петля на горле. Жесткая и холодная, она пока не сжималась, но Красен всем существом ощущал, что от смерти его отделяет пара мгновений.
– И ты его выдашь? – Торлейв недоверчиво прищурился. – Я думал, вы все готовы за него умереть… вся ваша ублюдочная братия…
– Я умер бы за него на поле боя. Но тем, что скажу, я его не предам, а спасу.
– Как так?
– Если уж вы оба здесь и на Игмора умышляете… – Красен посмотрел в решительные лица того и другого мстителя, – вам знать надо, к чему смерть Игмора приведет. И уж тогда сами решайте. Вы оба – Святославу родичи. И если
– Святославу во зло?
Торлейв и Бер переглянулись. Петля на горле Красена ослабла.
– Если твоя тайна и правда того стоит… – протянул Торлейв, – мы оставим тебе жизнь.
– Стоит, – угрюмо заверил Красен. – Святослав не станет мстит нам, потому что… его жизнь привязана к жизни Игмора. Если Игмор будет убит, Святослав погибнет вслед за ним. Не знаю, сразу ли, или только при первой опасности, но удача его уйдет вместе с Игмором, и сам он протянет недолго.
– Что за ётуновы басни? – воскликнул Бер.
Братья еще раз переглянулись, на лицах ясно отражалось изумление и недоверие.
– Это правда.
– Но откуда такое… почему? Никогда не слышал ничего подобного!
– Почти никто в Киеве не знает. Знаем только мы трое, да еще Вемунд, Хавлот и Белча. Нас тогда было восемь со Святославом, когда мы шли от Карши, а Улеб в это время мостился на княжий стол…
– Ты говоришь про то лето, когда Святослав пропал, и мы все думали, что он погиб? – сообразил Торлейв.
– Да. Нас было с ним восемь: я, Игмор, Грим, Девята, Градимир, Вемунд, Хавлот и Белча. Эти трое в Киеве. Грим, Девята и Градимир мертвы.
– Так что там случилось?
– На Святослава однажды ночью напал степной пард…
…Они двигались на запад от Бычьего брода [833] , вдоль южного берега моря Самакуш, которое греки называют Меотидой [834] . Сперва их было девять человек: сам Святослав – двадцатилетний князь, а с ним восемь гридей. Все, что имел Святослав после бури, разметавшей лодьи близ хазарской Карши. Восемь человек – из восьми сотен. Что сталось с остальными – они не знали, и хотя Святослав надеялся, что его войско уцелело и только разбросано, невозможно было ждать, пока кто-то его соберет и найдет потерянного князя. Скорее хазары найдут здесь кучку русов и продадут в рабство. Повезло, что с ними был Вемунд. Много лет назад он, в дружине Хельги Красного, через эти места ходил на Таматарху и кое-что о них знал. Он взялся вывести князя из окрестностей Карши к днепровским порогам, где уже можно было рассчитывать на помощь своих. Но до той помощи было еще очень далеко.
833
Бычий брод – древнее название Керченского пролива.
834
Самакуш, Меотида – Азовское море.
Избегая встреч с людьми, они пробирались вдоль берега Самакуша, обходили заливы с соленой морской водой. Под ноги то и дело попадались пышные шары из ветвей – перекати-поле, в которых русы с непривычки видели живые существа и невольно отскакивали с их пути. А что еще подумаешь, когда видишь, как эти клубки перепутанных побегов катятся, по одиночке или целой стаей, будто знают, куда и зачем? Часто показывались вдали большие и малые табуны невысоких диких лошадей – они носились по мелководным заливам, и казалось, это духи и облике коней, способные бегать по воде. Глядя на них, Святослав понимал, откуда взялись предания о табунах морского царя.