"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Вместе будем жить, вместе уйдем в Валгаллу, – подтвердил Святослав.

В костре громко щелкнула головешка, огонь, было угасший, вдруг ярко вспыхнул, выступая свидетелем клятвы.

При свете утра разглядели, что напал на Святослава степной пард – зверь вроде рыси, только еще больше, но все же не с человека, как им показалось ночью со страху. Шкура у него была очень светлая, изжелта-белая и в небольших пятнах. Видно, он подбирался к лошадям, но люди и костер оказались между хищником и добычей.

Шкуру сняли и взяли с собой, пересыпав морской солью. В Протолче, когда наконец до нее добрались, отдали скорняку обработать. По прибытии домой повесили на стене в гриднице, позади княжеского сидения. По шкуре

было видно, что пард убит не на лову, а в бою, но Святослав ценил ее выше всякой возможной добычи. Дух того зверя он считал своим покровителем, а шкуру надевал на плечи, если случалось идти в бой.

Прошло пять лет, но вид этой шкуры каждый раз напоминал ему о связи, возникшей в ту ночь. Отныне его жизнь была связана с жизнью Игмора – смерть одного из них обязательно повлечет смерть другого, они дали слово, и боги его услышали. Ранее это не тревожило Святослава. С отрочества зная, что его отец погиб вместе с ближней дружиной, он и для себя не желал иной смерти, кроме как в бою, и чтобы явиться к Одину во главе своих людей. Но он, как и положено вождю, был уверен, что его судьба определит срок жизни гридей. Уж не наоборот!

А в тот день на Волхове, когда Лют Свенельдич с каким-то местными бородачами приехал из Хольмгарда, сообщил о гибели Улеба и спросил, где Игморова братия, Святослав внезапно осознал, что эта связь может оказаться губительной. Как и той ночью в степи, Игмор бросился защищать его, своего князя, не задумавшись ни на миг, во что это обойдется ему самому. Но случись так, что родичи Улеба настигнут убийц и отомстят… покажется конец и в жизненной нити Святослава. Этого уже не изменить. Но и погибать, пока не сделано ни шагу к обещанным ему трем царствам, Святослав не желал. Игмор не должен умереть сейчас. Жизнь у них одна на двоих, и нет такой ценности, за какую он решился бы ею заплатить – до последнего дня. Только его главная цель, обещанная ему Одином, стоит этой платы, но до нее еще очень-очень далеко…

* * *

Красен изложил эту сагу короче, почти в нескольких словах, но суть все ухватили. Бер вопросительно поглядел на Торлейва: тот, хорошо знакомый со всеми причастными, лучше мог судить, правда ли это.

– Шкура… – пробормотал Торлейв. – Шкура… правда, у Святослава позади престола в гриднице висит на стене шкура белого парда. Он рассказывал, что пард напал на него ночью на стоянке. Но он не говорил, что они с Игмором…

– Еще бы он стал рассказывать! – хмыкнул Красен. – Он понимает, эта тайна – все равно что копье у его груди. – Невольно он взглянул на хирдмана, что стоял перед ним, опираясь на то копье, что едва не вошло в грудь самого Красена. – Любой, кто убьет Игмора, считай, и князя погубит. Эта тайна – на вес золота. На вес самого Святослава в золоте, я хочу сказать.

Братья снова воззрились друг на друга. Недоверие на их лицах быстро вытеснялось потрясением. Нетрудно было понять: если Красен сказал правду, эта тайна и впрямь на вес золота!

Игмор! Что Игмор, хоть он и есть главный виновник Улебовой гибели. Во власти мстителей оказался не Хёд, направивший стрелу в грудь Бальдра, а сам Локи, что эту стрелу в те руки вложил…

Еще не осмыслив все до конца, Торлейв сделал знак Агнеру – и петля исчезла с горла Красена.

– Свяжите его, – велел отрокам Торлейв. – Едем дальше.

Глава 7

Как и собирались, Торлейв и Бер покинули Смолянск вместе с дружиной Тородда: тот направлялся на восток, собирать дань со смолян. В Свинческе набралось без малого три десятка человек – и парней, и мужчин, кто желал зимой поразмяться, схватиться с самим Кощеем, да еще заработать серебра. Молодцев возглавлял Жданей, отроков – Солонец, и Торлейв был вполне уверен в своей новой дружине.

Шли, как всегда ходит полюдье, медленно. Почти через каждый переход

останавливались на день, чтобы уладить дела с местными старейшинами. С верхнего Днепра переползли на Осьму, оттуда на Волосту, оттуда на Угру. Город Ратиславль – здесь еще сидели малые угренские князья – был последним на пути, отсюда дружина полюдья поворачивала назад. Здесь Торлейв и Бер собирались расстаться с Тороддом и его людьми и дальше полагаться на свои силы. Им предстояло пройти на юго-восток по Угре до ее впадения в Оку, а там до знаменитой Кощеевой горы останется всего несколько переходов.

Так бы все и было, если бы навье гнездо не вышло им навстречу само – пока лишь в виде слухов. В первый же день в Ратиславле здешний хозяин, князь Велезор, привел к ним рослого отрока семнадцати лет, с вытянутой головой, лицом некрасивого, широконосого, но по виду толкового. Он назвался Завеем, сыном Злобки из Былемиря. Кощеева рать разгромила его зимнюю стаю, пятерых взяла в плен, и для выкупа их Былемирю пришлось признать власть Кощея и заплатить дань. Сюда он явился, стыдясь показывать на глаза родичам и уцелевшим собратьям, надеясь попросить помощи у родичей: из Ратиславля происходила его мать.

Кощея он видел своими глазами, но поначалу его рассказ мало помог. Отправляясь в путь, Торлейв и Бер имели первой целью выяснить, что за Кощей и справедливо ли они подозревают в нем бежавшего из Мерямаа Игмора. Если бы это оказался не он… Торлейв имел соблазн и «чужим» Кощеем тоже заняться, хотя бы ради славы, но Бер настаивал, что им нельзя отвлекаться на забавы, пока не доведено до конца дело мести за Улеба. Однако Завей видел Кощея только в шкуре и личине и мог сказать только то, что братья уже знали: он хромает. Даже истинный рост его и сложение было не определить.

– Как он разговаривает? – догадался спросить Бер. – Как я или как Торлейв?

– Как господин Торлейв, – подумав и вспомнив, ответил Завей.

Братья кивнули друг другу: киевский выговор Кощея обещал им верный путь.

Целый день они спорили, взяв для совета Тородда и Завея. Отрок готов был отправиться в самое логово Кощея, если это даст ему отомстить за разгром стаи: несмотря на юность, он оказался честолюбив и очень упрям и не желал мирится с поражением. Но от осады Кощеевой горы он сам отговаривал: дело представлялось безнадежным. Завей нарисовал каменистый холм, расположение ручьев и оврагов, предупредил о высоте и крутизне склонов. «Там, может, одно только место и есть, где пролезть по склону можно, – говорил он. – Мы с ребятами на спор лазили. Но налегке, и то если кто собой худой и цепкий. И мы лазили, пока там пусто было. А если эти навьи рылы сверху услышат – враз копьем спихнут». Бер с детства знал рассказы, как эту скалу осаждало войско Олава, но оно было в десять раз больше тех сил, какими располагали братья. Только с набранной в Свинческе дружиной идти на приступ такой твердыни означало понести потери и не достичь успеха, а оба брата вовсе не хотели зря погубить людей, которые понадеялись на их благоразумие и удачу. Тородд тоже считал большие потери неизбежными и не хотел поддержать затею силами своей дружины: она была ему нужна для сбора дани со смолян, а не для битв с неведомой нежитью в глубине чужих лесов.

Оставалось измыслить хитрость, чтобы подловить часть Кощеевой рати вне города. Сперва хотели просто отследить выход на лов и перебить ловцов. Потом придумали подбросить слух о богатом торговом обозе. А потом додумались соединить все причины: обоз, идущий на Упу и везущий пленных отроков, что давало Завею удобный, надежный предлог, чтобы самому донести эту весть до Кощея.

А уж после всего Тородд подсказал уведомить Былемирь о скорой отлучке больше части Кощеевой рати. Хотят – пусть сами попробуют взять Кощееву гору, которая останется почти безлюдной. И опасности меньше, и окрестности они знают лучше пришельцев.