Князь мира
Шрифт:
– Да нет… не хотел тебе говорить, а нечего делать: вчера ко мне новый святой приходил!
– Что-о?
– схватилась за грудку Аленка и выкатила глаза.
– Недотяпа у меня был… оброк принес барыне!
– Дык… какой же он святой?..
– Венчик на голове сам видал!
– шепнул Никита Мироныч.
– Ой… Микита Мироныч… что же это такое?.. И в сам деле, нешто, барыне сказаться?! Ей-богу, видал?..
– Своими глазами… а ну-ка, душа Аленушка, право… спорхай к барыне. Он еще, я так думаю, не успел далеко устегать, ноги-то у него поломаны малость, может, прикажет вернуть?..
– Пожалуй, и то,
– Как перед богом!
– Не врешь, так правда. Бегу!
*****
Выскочила постельная девка душа Аленушка, полоумно хлопнувши перед Никитой Миронычем дверью, и он в ожиданьи присел на скамейку.
В какой перечет снова начал читать про себя "Отче наш", что он всегда на всякий случай перед барыней делал, потому что и Никиту Мироныча, несмотря на барскую милость к нему, все же прохватывал страх, от которого ноги размякали, как мочало в воде, а руки плохо слушались и сами перебирали шапку или картуз; самое главное, до барыниной приемной надо пройти чуть ли не пятнадцать комнат, светелок разных и коридоров, и если бы не душа Аленушка, так заблудишься тут, словно в лесу, зайдешь туда, куда входить нет позволенья, в особенности на майорову половину, которая сохраняется барыней в полной аккуратности с самого дня его смерти, а он шуркнет оттуда туфлями, подберется сзади и закроет холодной ладонью глаза, что не раз с Никитой Миронычем при своей живности делал…
– А - рак - чей?
– спросит пискливым голоском.
– А - рак - чеев!
– тут же надо ответить, а то чем ни попало хлобыстнет.
А кому же неизвестно, что и до сей поры майор к барыне ходит?.. Потому, должно быть, и замуж нейдет, что майора своего боится: все равно в постели задушит!
Совсем на этот раз зачитался Никита Мироныч: и сначала начинал несколько раз, и, думая, видимо, о другом, залезал прямо в середку молитвы, так что совсем не заметил, как вкатилась в людскую, пыхтя и отдуваясь после лестницы, барынина ключница Марья Савишна, которую за глаза мужики по большому ее сходству звали просто "вороной".
Была она у барыни правая рука и главная наушница, и потому боялись ее все от велика до мала пуще самой барыни…
– Никак Микита сидит?
– кивнула она старосте вытянутой головкой.
– Самолично, Марья наша Савишна, доброго здравствия!
– вскочил Никита Мироныч и заелозил шапкой по лавке, сметая как бы после себя какую пылинку.
– А говорят люди, к тебе Недотяпа являлся…
– Оброчек принес, Марья наша Савишна.
– Ишь ты, после порки какой вышел честный мужик!
– Честнеющий! Слова больше не скажешь!
– Ты что же, к барыне?
– Думал так, Марья наша Савишна, доброго вам здоровьица!
– Недомогает она… ох, сильно недомогает! Вгонют ее в могилу, милостивицу, мужики!.. Неспокойство с ними: ишь, какую рань тебя вытребовала?!
– Да нет, Марья наша Савишна, сами пришли! По случаю опять Недотяпы!
– Что-о?.. Что такое ты говоришь?.. Сами пришли?!
Никита Мироныч не находился ответить.
– Да что ты, выпил, что ли, вчера через меру, так ведь спиртного ты сроду не потребляешь?.. Что это ты, Микита?.. А?..
– вытянула ключница еще дальше свою остроносую
Смотрит Никита Мироныч - и в самом ведь деле, не голова у ключницы на плечах, а… вправду дали прозванье… ворона сидит: нос в черных пупырьях, косы - воронье перо, а самое главное - глаза не человечьи, а и в самом деле вороньи… Но не успел Никита Мироныч про себя вдоволь надивиться этому сходству, как вбежала Аленка и выпалила как из ружья:
– Зоветь!
– Ну вот, это дело другое - иди! А то - сами пришли! Велики эти сами! Серопупое слово!
– Ключница каркнула на Никиту Мироныча, как на дурную погоду, и повернулась на выход.
– Ты, Аленка, в случае кликни, огурчиков спросону занадобится али бруснички?!
– Глупое слово, простите уж, Марья наша Савишна!
– поклонился ей вдогонку Никита Мироныч и, вытянувшись, отряхнувшись, словно вылез из сена, сразу привстав на носки, передохнул на Аленку:
– Видимость как позволяет, душа Аленушка?
– Да рази ее разберешь?..
– передохнула и девка.
– Нигрень! Хотя седни вставала…
– Ужли ж все не проходит?
Ступил Никита Мироныч на носочках за Аленкой в большой коридор, и непривычно для глаза заблестели лаком ореховые тяжелые двери по сторонам, за которыми, видно, и жизнь и царство даже другие!
– Ну… а… как?..
– неопределенно спросил он шепотком.
– Што-о?
– тоже шепнула Аленка.
– Известно, душа Аленушка, "што".
– Приходил, - опять шепнула девка и заглотнулась.
– Говори-и!
– …Опять приходил!
– Майор?..
– спросил Никита Мироныч.
– …Известно!
– Ну-у?!
– Вон тут, в углу, меня так притилиснул и всю исщипал!
– Говори-и!
– Я как закричу-у! Барыня в рубашке выскочила, шлепков таких надавала! Сколько, говорит, раз тебе приказывала: не кричать! А рази стерпишь?.. Когда он… по женской!..
– Трудная у тебя служба, душа Аленушка!
– Нича, Микита Мироныч, обыкла!
– А майор-то как больше приходит?..
– опять страшливо зашептал Никита Мироныч.
– По ночам больше… али тоже и днем?
– Что ты, Микита Мироныч, - махнула девка уверенно рукой, - он больше все ночью!
– Ну, и слава те осподи!
– облегченно вздохнул староста.
– А ты, душа Аленушка, сказала барыне, что, мол, староста пришел по делу?
– Не сумлевайся… привесилась к барыне, как к дуге колокольчик! Говорю: в людской староста сидит, такие новости говорит! Что, спрашивает, за новости еще?.. Опять кто-нибудь убежал?.. Нет, говорю, барыня, совсем напротив: пришел! Кто, говорит, пришел? Святой, говорю, новый святой! Оброк вам принес!
– Ну-у?
– перебил девку нетерпеливо Никита Мироныч.
– Дура, говорит, позови его, что такое городишь! Ну, оно и вышло так точно: и ты не в ответе, и я ни при чем!
– Душа ты, девка… и в самом деле - душа!
– смигнул Никита Мироныч и, вошедши за девкой в большую парадную залу, за которой вскорости была приемная и дальше спальни барынины и раздевальни, где в каждый гардероб, кажется, въедет телега и повернется, где чего-чего нету, но Никите Миронычу там бывать не приходилось, и он знает обо всем только со слов словоохотной Аленки, - смигнул Никита Мироныч на барынину половину и больше уже не заводил разговора.