Князь мира
Шрифт:
– Ну, старички… старички… а, видно, не надевали очки, - захихикала барыня, - ну, как же мне у тебя, Лукерья, не покумить, почитай, все село с купельной водой обошла в оба порядка, а мимо вас и пройду?! Да, растут… растут крестнички… вырастут, барыню любить будут… потому барыня -крестная!.. Барыня: вторая мать!.. А я им леденчиков, вырастут… орешков…
Никита Мироныч в лад барыне качал головой с умильной улыбкой, и когда Рысачиха с последним словом опять уселась на лавку, положивши трость на колени, под ногами у него вдруг закачался пол и из-под помойника у двери выставился на самые
– Матушка… барыня… что хочу вам сказать, хотел с этим делом к вам седни по вечеру заявиться!
– Говори!
– строго оглядела его барыня.
– Вот и говорю, матушка барыня… в гостях вроде как хорошо, а дома все-таки лучше…
– Ты это к чему?
– перебила барыня.
– Сейчас… сейчас, матушка барыня… Лукерья, ставь на стол кружку!
Лукерья с испуганной улыбкой, с поклоном поставила кружку с золотыми на стол к Рысачихе, а Никита Мироныч отсунул ее на середину и прикрыл ладонью.
– Это что же, Мироныч, за угощенье?
– сверкнула барыня, мельком увидав золотые и еще хорошо не поверив.
– Это, матушка барыня, - выкуп!
– сказал с уверенным и непонятным для него самого спокойствием Никита Мироныч, приподымая руку на кружке.
– Выкуп за волю!
– Та…ак… так, на волю, пес, захотел?.. Значит, довольно… награбил?
– протянула руку Рысачиха к деньгам.
Никита Мироныч поглядел опять на топор и пересилил мурашки.
– Жизь моя, - сказал он, отодвигая еще дальше от барыни кружку, -жизь моя, матушка барыня, ваша, ну, а денежки… это - мои! Да и совестно вам так говорить!
– Ох, совестно, матушка барыня, - вытянулась на барыню Лукерья из-за мужа, - правдой-совестью сколь годов вам прослужил!
– Зря, значит, - вздохнул Никита Мироныч, - все равно полагаете вором, матушка барыня, ни в одной копейке вашей не грешен, как перед богом!
– Откуда же деньги?
– сощурилась барыня.
– Клад!
– выпалил Никита Мироныч, глядя на барыню счастливыми глазами.
– Клад… клад, матушка барыня… в подполице барашек беленький все бегал… вот блеял… вот блеял по ночам… спать не давал, уж такой-то расхорошенький… кудрявистый, - запела Лукерья, сложивши руки на грудях.
– Да я пошутила, Мироныч: ты честный… честный мужик!
– усмехнулась барыня, взглянувши на полог.
– Ишь ты, тебе какое счастье подвалило… дорогой барашек… дорогой! Давай сюда кружку… сколько тут?..
– Не считали, матушка барыня… не считали, - заторопился Никита Мироныч, - несчитанное и вам отдаю: видите - золотые!
– Фальшивые, может?
– нахмурила барыня бровь.
Никита Мироныч взял одну монетку из кружки и ударил ею о стол, монета привскочила, зазвенев самой чистой чеканкой, и упала барыне в руки.
– Давай!
– обожглась Рысачиха.
– Так, барыня, не отдам: давайте расписку… выход давайте!
– ухмыльнулся еле заметно и Никита Мироныч.
– Пиши!
– приказала барыня.
– Лукерья, гумагу!
– живчиком повернулся Никита Мироныч к жене.
– Да вздуй лучину, матушке барыне темно!
Лукерья поставила перед Рысачихой светец, разложила лист чистой бумаги, и барыня, пряча левую
– На, пес!.. На, раб!.. Давай сюда деньги!
– выкрикнула Рысачиха, не глядя на Никиту Мироныча.
– Всю жизнь, матушка барыня, вез, а вышел - пес!.. Ну да нашему брату все сойдет… получайте!
– Никита Мироныч взял со стола бумагу и положил ее на божницу.
– Лукерья, зажги ланпадку: воля!
– Микита… Микита, - повисла у него на плече Лукерья, - дай-то, осподи, дураку сто лет жизни!..
– Молчи… молчи!
– прошептал Никита Мироныч, оглянувшись пугливо на барыню, которая торопливо, стоя к ним спиной, засовывала по карманам деньги.
– Молчи, ополоумела с радости, что ли?..
– Молчу!
– Лукерья свесила руки и сползла перед Никитой Миронычем на колени.
– Пошли ему, осподи… спаси его и помилуй…
– Ну, Мироныч… совет да любовь!.. Растите младенца… сами богатейте, - с ухмылкою заговорила Рысачиха, опершись на трость.
– Ужели же теперь на крестины барыню свою в кумы не позовешь?.. А?..
– замысловато она окинула старосту.
Никита Мироныч не ожидал этого вопроса и переминался перед ней, придумывая, что бы помудренее ответить, но так и не сообразился со словами; по счастию, в это время хрипнула дверь, под ноги ударил из сеней холодок, и на пороге согнулся сотский мужичок Федулка, сбирал он в селе Скудилище сходки, ходил в Чагодуй за почтой и вообще был приставлен к посыльному делу… Звали его в Скудилище больше по прозвищу Бодена-дочь, потому что так начинал Федулка всякую речь, чтобы не грешить матерным словом, которое, как известно, никогда у мужиков с языка не слезает…
– Бодена-дочь, морозец!
– обмахнул Федулка катанки у порога.
– Здорово живешь, Мироныч… барыне наше почтение… два-полтора всего с кисточкой!
– отвесил он обоим поклон.
Никита Мироныч выпялился на Федулку, от которого неуважительного, худого слова раньше не было слышно, Лукерья стала пугливо за мужа, а Рысачиха вздрогнула от такой Федулкиной веселости и облилась чернотою.
– Ты что… что это ты, собака?!
– взвизгнула она.
– Пьяный?
– Бодена-дочь, пьяный не пьяный, барыня, а… думаю выпить, - показал он на бутылку, - потому у нас седни праздник… уж такой, барыня, праздник… престольный! По всей-то волости люди в веселости!
– Ты что… что, - не подбирала барыня слов, задыхаясь и заглатываясь, - что… тоже выкупаться задумал?..
– Бодена-дочь… я уж, барыня, выкупился… выкупился! Да-а! А храбра курица на воробья, - показал он Никите Миронычу на Рысачиху.
Никита Мироныч по старой привычке протянул было руку, чтобы схватить Федулку за ворот, но на нее повисла Лукерья и оттянула его под перед, а барыня подняла трость и нечеловечьим голосом закричала:
– На конюшню подлеца, на правило!
– Бодена-дочь, руки коротки, - подошел Федулка и подал Рысачихе сверток в красном платочке, из которого белым ухом смотрела цидула о воле, - на… читай себе с богом!.. Мироныч, говори: Христос воскресе!.. Царь о нас вспомнил! Воля… воля, Мироныч, - бросился Федулка к Никите Миронычу, но тот опустил руки и поглядел на барыню пустыми глазами.