Князь Святослав II

Поротников Виктор Петрович

Беляй отвечал со свойственной ему неторопливостью и прибаутками:

–  Бабка моя тоже жила долго-, а умерла скоро. За свою жизнь она токмо город Суздаль и видела, но слыхать слыхала и про Муром, и про Новгород, и про Ростов. А про Ярослава Мудрого не слыхивали ни она, ни я. Видать, дед твой другой дорогой к Волге проходил, минуя Суздаль.

–  Как же вы так живете, дедушка, старым богам молитесь иль не ведаете, что на Руси люди повсюду во Христа веруют, во единого Бога, - не сдержался Олег.

Он увидел в красном углу над печью полку, на ней стоял каменный столбик с остроконечной двуликой головой - бог неба Сварог.

Рядом стояли другие божки из дерева и камня, неведомые Олегу.

Слезящиеся глаза Беляя с какой-то хитринкой взглянули на Олега.

–  У нас в обычае так: всем богам по сапогам. А христиане повесят крест на шею и талдычат, что не в богатстве счастье. Зачем тогда священники десятину требуют?

–  Закон того требует, - поправил Олег.

–  Законы князем писаны, а каков князь, такова и вера, - отрезал Беляй. Старые боги нам друзья, а новый Бог недоступен и безжалостен. Старые боги твердят: «Раб да станет человеком». А христианский Бог молвит: «Человек есть раб». Что имеет раб кроме пары рук да спины согбенной? А была бы спина, найдется и вина.

Олег не знал, что возразить на это. Он заговорил о другом:

–  От кого же вы свой род ведете, дедушка?

–  Великий Предок породил нас. Он завещал нам долго жить, охотиться, возделывать землю и чтить старых богов, хранителей нашей земли.

–  И много вас тут, вольных охотников и землепашцев?

–  Да сплошь до самой Оки, - помедлив, ответил Беляй, - а вот у Ростова и на Волге уже поменьше будет. Как установили княжеский стол в Ростове, так князья и священники из года в год загоняют людей в неволю. И ты за этим же едешь, княже.

И опять Олег не знал, что сказать в ответ. Правота деда Беляя вставала перед ним с неизбежной очевидностью.

–  Я не притеснителем еду в Ростов, - словно оправдываясь, произнес Олег, - но защитником от набегов инородцев, устроителем законного порядка, заступником сирых и слабых.

Дед Беляй снова усмехнулся.

–  То-то в народе и сложилась присказка про таких вот «заступников», мол, бойся волка, бойся вьюги, бойся небесного огня, а пуще всего бойся - князя! Отберет князь зернышко - голоден будешь; веточку потребует - без дома останешься; а напиться попросит - всю кровушку твою выпьет. Вот так-то.

Олег и Млава переглянулись. Млава склонила голову к плечу, поведя изогнутой бровью: «Идем-ка спать!»

Князю и княгине Беляевы снохи приготовили постель на помосте напротив печи, куда вели две земляные ступеньки.

Скрытые за медвежьей шкурой, висевшей на крюках, вбитых в потолочную перекладину, Олег и Млава разделись и улеглись на льняную простынь, укрывшись одеялом из заячьих шкурок. Вместо подушек у них под головами оказались мягкие меховые валики.

Коснувшись тела супруги, Олег вдруг ощутил в себе необычайный прилив вожделения. Среди неудобств долгого пути он совсем позабыл о своих мужских желаниях да и Млава не напоминала ему об этом. Дорога выматывала ее еще больше. Вот почему она с нескрываемым удивлением восприняла молчаливый призыв супруга в месте, по ее мнению, не совсем удобном для этого. Совсем рядом чихал дед Беляй, разжигавший новую лучину. Кормила щенка молоком одна из снох, что-то ласково приговаривая. У печи колол дрова старший сын Беляя, увалень лет сорока пяти.

Однако настойчивость Олега пересилила стыдливость Млавы, и она позволила мужу снять с себя тонкую сорочицу. Поцелуи Олега возбудили Млаву, и

она отдалась ему, прикрыв рот тыльной стороной ладони, чтобы сдержать рвущиеся наружу сладостные стоны.

Дальнейшее случилось так внезапно, что породило немую растерянность не только счастливых любовников, но и тех, кто вдруг увидел, чем они занимаются. Медвежья шкура с шумом сорвалась с одного из крюков, повиснув на другом. Млава залилась пунцовым румянцем и закрыла лицо ладонями. Олег не посмел подняться, дабы не открывать посторонним взорам наготу супруги.

Сноха Беляя, женщина лет тридцати, негромко прыснула и отвернулась. Ее муж хлопал глазами, тупо глядя на два нагих тела на помосте.

–  Молод князь - молода и дума его, - невозмутимо проговорил дед Беляй, жестом подзывая сына.
– Подсоби-ка! Вдвоем они вернули шкуру в прежнее положение.

Чтобы не смущать молодых, Беляй услал сына и сноху спать и сам завалился на лежанку за печью, задув лучину.

Скоро из-за печи зазвучал негромкий храп.

Олег и Млава долго не могли заснуть, давясь от смеха в душной темноте. На смену жгучему стыду вдруг пришло безудержное веселье. Рассвет застал их в дороге.

В Суздале отряд Олега задержался на два дня, давая отдых коням.

Местная знать просила Олега установить свой княжеский стол в Суздале. Боярин Лиходей самолично провел супружескую чету по всему городу, расхваливая выгодное его расположение. Суздальский детинец лежал в излучине Каменки-реки и ее притока речки Гремячки. Бревенчатые стены и башни грозно возвышались на занесенных сугробами валах. Олег признал - крепость в Суздале сильная. Но вот беда, город стоит на отшибе от торговых и речных путей. Млаве тихий деревянный Суздаль понравился. Здесь не было скученности и толчеи Переяславля, шума многолюдного Чернигова. Она была согласна остаться здесь, но Олег рвался в Ростов.

«Мы можем половину года жить в Ростове, половину в Суздале», - сказал он жене.

Наконец, сумрачным февральским днем посреди заснеженных лугов, окруженных лесами, замаячили вдалеке покатые, засыпанные снегом кровли деревянных стен и башен.

Олег велел остановить возок на взгорье, перед тем как спуститься в долину; он ступил на укатанный снег дороги, оглядел, прищурившись, ледяную гладь озера Неро, дальний берег которого упирался в сосновый лес.

Узкое пространство между озером и крутым берегом реки Которости было застроено домишками, средь которых едва-едва угадывались кривые улочки. Если бы не кольцо крепостных бревенчатых стен, все поселение можно было бы принять за большую деревню.

«Вот и Ростов!» - без особой радости подумал Олег.

Кони бойко тащили неуклюжий возок под гору, было слышно, как всхрапывает горячий коренник. Под полозьями скрипел снег.

Дремавшая Млава открыла глаза и привалилась к плечу Олега. Оба были неповоротливы в своих бобровых шубах.

–  Далече ли Ростов?
– зевая, спросила Млава.

–  Уже виден, - задумчиво ответил Олег.

Какое огромное расстояние пролегло между ним и Одой! Олегу вспомнилась мачеха, и мысли его закрутились в обратном направлении к тем дням, когда их тайная связь только зародилась. Сколько раз они уединялись в самых неожиданных местах терема, восполняя неудобства свиданий неистовой жаждой близости, нежностью ласк. Сколько слов любви было сказано ими за четыре года! Горечь утраты почему-то только сейчас больно обожгла Олега.