Князь Святослав II

Поротников Виктор Петрович

Он перебирал в памяти подробности последнего свидания с Одой. Это было в Чернигове, в ночь перед отъездом Олега на Ростовское княжение.

Регелинда еще днем сунула Олегу кусочек бересты, где была написана всего одна фраза: «Жду ночью в светелке Регелинды». Это было послание Оды. Олег приказывал себе не ходить, но какая-то неведомая сила властно толкала его на этот отчаянный шаг. И он, в душе презирая себя за малодушие, все-таки пошел на свидание с мачехой, оставив на ложе спящую Млаву.

Как сказала Олегу Регелинда, Святослав, выпивший много вина, ночевал в эту ночь отдельно от супруги.

В узкое окно глядела полная луна.

Олег

и Ода с трудом преодолели мучительное молчание. Он попросил у нее прощения, еле сдерживая слезы. Она великодушно простила его, добавив грустно:

–  Приходит срок и все когда-нибудь кончается, закончился и наш греховный путь.

Олег притянул Оду к себе. Дрожь желания прошла по его телу. Он повалил молодую женщину на узкое неудобное ложе, ласкал ее - уступчивую, равнодушную, непривычную в этом отдавании себя без наслаждения в пассивном удовлетворении грубой чувственности. Это было внове для Олега, такой Ода никогда раньше не была. Он почувствовал, как она страдает, и произнес:

–  Тебе лучше пребывать в благом расположении духа, забыв обо мне, чем, помня, страдать.

Распростертая на постели Ода повернула голову в ореоле пышных смятых волос и дрогнувшим голосом прошептала:

–  Возьми меня еще раз, ненаглядный мой. И запомни меня такой!

В ее глазах блестели слезы, хотя она пыталась улыбаться. Насладиться до конца друг другом им не дали: вошла Регелинда со свечой в руке и чуть ли не силой разъединила их тела. Просьбы Оды не тронули служанку, в которой всегда было больше рассудка и осторожности, нежели в ее госпоже.

Князь-философ

В лето 6579 (1071 г.) при Глебе Святославиче возмутил

волхв народ в Новгороде. Говорил людям, что знает

будущее, и хулил веру христианскую.

Князь и дружина пошли и стали у епископа,

а все люди пошли за волхвом;

и был мятеж велик между ними.

Повесть временных лет

–  Все книги листаешь, княже, - с едкой иронией промолвил Ян Вышатич, сидя в светлице с князем Глебом, - постигаешь мудрость веков! Токмо мудрость сия, мнится мне, устарела. На что годны в наши-то времена Платон и Аристотель, помысли сам.

–  Мудрость не может устареть, как не может устареть тяга людей к добру и счастью, - спокойно возразил Глеб.

Он сидел в кресле с подлокотниками, откинувшись на спинку и закинув ногу за ногу. Глаза князя были полузакрыты, вид был безразличный.

–  Ты не болен ли, - спросил Ян Вышатич.

–  Болен, друже, - вяло ответил Глеб, - не телом, но душою.

Ян Вышатич покачал головой и отодвинул от себя толстую книгу в обложке из телячьей кожи.

–  После такого-то чтива не мудрено, - насмешливо заметил он.

Глеб промолчал.

Он и в Тмутаракани не очень-то ладил с грубоватым боярином и был рад, вернувшись на Русь, что отец оставил Яна Вышатича при себе. И вот, после двух лет княжения Глеба в Новгороде, отец прислал к нему именно этого человека как свое доверенное лицо. Святослав ожидал, что сын станет слать к нему в Чернигов богатую дань, но так и не дождался.

–  Не возьму я в толк, княже, на чью мельницу ты воду льешь?
– промолвил Ян Вышатич после короткого молчания.
– Куны в рез [127]

лихварям [128] брать запретил, «дикую виру» [129] отменил, обельных холопей [130] на волю отпущаешь. Не по закону это.

[127] …куны в рез - буквально деньги под проценты.

[128] Лихварь - ростовщик.

[129] «Дикая вира» - штраф со всех смердов того села, близ которого был найден убитым княжеский или боярский человек.

[130] Обельный холоп - смерд, угодивший в рабство за долги.

–  Повторяю тебе, неразумному, второе лето в Новгородской земле недород, - устало промолвил Глеб, нервно покачивая ногой, - народ озлоблен…

–  А лихвари и бояре после твоих запретов?
– вставил Ян Вышатич.

–  Эти потерпят, - лениво отозвался Глеб, - не на ихней шее хомут.

Боярин недовольно хмыкнул.

–  Батюшка твой велел мне… - начал было он, но Глеб прервал:

–  Батюшке я все в грамоте отписал, и грамота сия уже в пути.

–  Значит, отказываешь Чернигову в дани, князь?
– повысил голос Ян Вышатич, барабаня пальцами по столу.

–  Сколь мог, дал, а больше не взыщи, боярин.

Недовольный поднялся со стула гость, попрощался без особого почтения в голосе и скрылся за дверью. Было слышно, как сапоги его протопали по половицам до другой двери, за которой стояли на стороже княжеские гридни. Глеб уловил голос гридничего [131] Олексы, который о чем-то спросил вышедшего боярина, и расслышал сердитый голос Вышатича: «Да с вашим князем разве столкуешься! К епископу пойду…»

Глеб усмехнулся.

[131] Гридничий - предводитель младшей дружины князя.

«Иди, жалуйся!» - подумал он.

Епископ новгородский Феодор с вокняжением Глеба в Новгороде не мог нарадоваться на молодого князя, видя его почтение к Церкви, знание священных текстов и греческого языка. До Глеба епископ-грек мог разговаривать на родном языке лишь с келарем Софийского собора Миной да еще с редким торговым гостем, добравшимся из Царьграда до новгородского богатого торга.

Подворье епископа порадовало зоркого на глаз боярина добротностью каменных построек, чистотой, крепкими запорами на клетях и медовушах.

«Видать, есть что оберегать! Да и по рожам челядинцев видно, что сытый стол у епископа».

Владыка Феодор не скрыл своей радости при виде посланца князя Святослава, коему он во многом был обязан епископской кафедрой.

На расспросы о поборах и внесении церковной десятины в епископскую казну Феодор рассыпался в похвалах князю Глебу, мол, умеет он и с купцами ладить, и с лихварями, и с ремесленниками. Десятину исправно платит, а поборы с зависимых людей взимает по-божески.

–  Вот как?
– сделал удивленное лицо Вышатич.
– Десятину князь Глеб платит и поборы взимает, а дань в Чернигов шлет просто курам на смех! На недород ссылается.