Князь Святослав II
Шрифт:
– Болеслав мстит мне за прошлое, сукин сын!
– ругался Изяслав, собрав воевод.
– Он же и ятвягов мог на меня натравить. Песье племя все эти Пясты! Что делать станем, мужи?
Мнения бояр разошлись: одни советовали пока оставить Всеслава в покое и идти походом на поляков, другие предлагали разделить войско и поспеть одновременно тут и там.
– На Всеслава трех тыщ пешцев хватит и дружины черниговской, - сказал Коснячко, сторонник разделения сил.
– Вся прочая рать двинет к Бугу. Семь тыщ пешцев и двадцать две сотни всадников, сила немалая!
Изяслав
– Черниговская дружина тоже к Бугу пойдет. Как увидит Болеслав стяги черниговские, решит, что и Святослав пришел вместе со мной.
– На Полоцк мы идти ладились, княже, - недовольно пробасил Ян Вышатич.
– Болеслав на дочери Святослава женат, поглянется ли князю моему, что я черниговцев на зятя его повел? Пустил бы ты нас с Ярославом супротив полоцкого князя, Изяслав Ярославич.
Юный Ярослав, розовощекий и безусый, также сидевший на совете, вертел по сторонам своей светло-русой головой и хлопал глазами. Отец приучил его помалкивать в обществе старших. Семнадцатилетний княжич более смахивал на красну девицу, нежели на мужественного воина.
Боярин Тука с усмешкой произнес, переглянувшись с киевскими воеводами:
– Не стоит вводить в заблуждение Всеслава. Вдруг он подумает, что ему невесту везут.
Чудин, брат Туки, громко захихикал. Заулыбались и другие бояре. Даже Изяслав усмехнулся, поняв намек.
Ярополк, сидевший на одной скамье с Ярославом, увидел, как тот покраснел и смутился. Заметил это и Ян Вышатич.
– Придержал бы ты язык, боров, покуда я тебе его не отрезал!
– промолвил он с угрозой, метнув на Туку холодный взгляд.
Чудин перестал смеяться, пропали улыбки на лицах бояр. Толстый Тука набычился:
– Может, позвеним мечами, храбрец?
– Не хватало меч об тебя марать, на тебя и дубины хватит, - презрительно отозвался Вышатич.
Чудин и Тука переглянулись, поддерживая друг друга выразительными взглядами. Назревала распря.
– Угомонитесь, бояре!
– поспешил вмешаться Изяслав.
– Чай, не драться сюда пришли! Уважу я твою просьбу, Ян Вышатич, поведешь своих черниговцев на Полоцк. Вместе с тобой и Ярославом Ярополк пойдет с моей молодой дружиной. За ним и главенство будет.
Хотел было Вышатич возразить, мол, не пристало ему, сорокасемилетнему мужу, в подчиненных у юнца ходить, но смолчал. В конце концов это не его война, а Изяслава.
Ярополк, видя, что отец лишь из желания унизить Святославова боярина поставил его во главе войска, старался не высказывать свою радость.
Гертруда, которой Изяслав передал неудачную шутку Туки, улыбнулась. В глубине ее карих глаз вдруг промелькнуло нечто такое, что могло бы насторожить супруга, будь он чуть-чуть повнимательнее. Но одолеваемому заботами Изяславу было не до того. Ему нужно было решить, сколько ествы брать в дорогу для войска, каким путем идти на Буг, кого оставить в Киеве вместо себя… На Святополка великий князь больше не рассчитывал.
– Почивай сегодня ночью без меня, голубушка, - сказал перед уходом Изяслав.
Гертруда не выразила ни малейшего сожаления, лишь спросила:
– Когда поднимаешь полки?
–
– А Ярополк когда выступает?
– Завтра же. До Турова мы с ним вместе пойдем, а дальше двинем каждый в свою сторону.
Изяслав скрылся за дверью, торопясь управиться с делами.
«Значит, завтра… - подумала Гертруда, разглядывая свое отражение в зеркале.
– Немного у меня времени. Придется действовать быстро и смело!»
Княгиня подмигнула собственному отражению.
Она сама не понимала, как возникло в ней такое желание. Ей всегда нравились сильные и решительные мужчины, в объятиях которых Гертруда чувствовала себя слабой и беззащитной. Княгиня постепенно смирилась с грубостью мужа в постели, платила ласковой покорностью своему любовнику Людеку, который уже научился довлеть над нею. Грубость и сила в понимании Гертруды были теми слагаемыми, из которых должен лепиться мужской идеал.
И вдруг она столкнулась с очаровательным голубоглазым юношей, в застенчивости которого было столько обаяния, столько притягательной юной красоты, что мысли княгини невольно перескочили на греховное. В ней взыграла вся ее чувственность, дотоле дремавшая. Предвкушение неведомых сладостных ощущений захватили Гертруду настолько, что ни о чем другом она не могла и думать. Колебаться эта решительная женщина не любила. Грехов она не боялась - жизнь и так уходит слишком быстро. А ее красота еще быстрее.
За ужином Гертруда пригласила Ярослава в свои покои якобы за тем, чтобы показать ему латинские книги, привезенные из Польши. Перед этим Ярослав блеснул в беседе с теткой знанием латыни. Гертруда держалась так свободно и непринужденно, что Святополк, Ярополк и Ян Вышатич ничего не заподозрили. Изяслав же ушел из-за стола самым первым.
Когда подвыпившие княжичи и Вышатич затянули протяжную застольную песню, Гертруда, видя, что Ярослав не подхватывает ее, поднялась со стула и поманила племянника за собой. Юноша покорно пошел, не ведая, что ждет его впереди.
Гертруда заранее позаботилась, чтобы им никто не помешал. Она привела Ярослава не туда, где обычно тайком встречалась с Людеком, а в небольшую светлицу, имевшую два выхода. Добрую половину комнаты занимала печь. В этот вечер она была жарко натоплена; стояла середина октября.
На столе у небольшого оконца, утонувшего в толще каменной стены, лежали две книги; горела толстая восковая свеча в подсвечнике. С одной стороны к столу был придвинут стул, по другую сторону стоял широкий сундук. На полу от порога до печи был расстелен восточный ковер с замысловатым желто-красным узором.
Гертруда бесшумными шагами прошла по ковру, села на сундук и кивнула на книги.
– Полюбуйся, Ярослав, что читает перед сном твоя тетка. Юноша несмело приблизился к столу, взял в руки одну из книг и раскрыл ее на середине. Это было латинское Евангелие.
– Сядь же, Ярослав!
– нежно и вместе с тем настойчиво промолвила княгиня.
Княжич присел на краешек стула.
На его склоненное над книгой лицо легли тени от пламени свечи, от этого черты юного лица враз стали и взрослее, и серьезнее.