Кофе и вечные вопросы

Николаос

– Не подготовился к очередной лекции? Какого хрена ты выпендриваешься, Воронцов? Имей терпение и поверь, что я делаю это исключительно ради тебя. Ты мне еще спасибо скажешь.

Как я уже сказал, доверять ей у меня не было повода. Но бояться ее - еще меньше. Насколько я знаю, за нападение их казнят, а это весомый аргумент в пользу моей личной безопасности.

Хотя в случае с Чернышом аргумент оказался бесполезен.

Катя больше не пыталась быть любезной, просто шла рядом, неслышная, как тень.

–

Извини, - сказал я.

– Да ты тут при чем, - огрызнулась она, - будто в тебе дело.

– А в ком?

– А вот не знаю, в ком.
– В ее голосе засквозила растущая горячая злость.
– Если бы я знала, Воронцов. Дело в том, кто все так расчудесно устроил. Мы, получается, кругом должны - за эти кормушки поганые, за каждую дозу, даже, блин, за шприцы. Вы - венец творения, а мы - нежить, и с нами можно не считаться.

– Оглянись. Мы тоже платим за продукты, Катя, не забыла?

– Да, но почему мы должны платить еще и за то, что существуем? Черныш рассказывал тебе про страховку?

– Да. Вы платите каждый месяц, а иначе вас ликвидируют.

– И ты считаешь, что это справедливо?

– Вечные вопросы пролетариата… Справедливо-несправедливо. По отношению к нам - возможно.

– И почему это?

– Ну, наверное, потому, что мы не пьем вашу кровь, чтобы жить.

– Как остроумно. Ты рассуждаешь, как…

– Как человек? Я и есть человек, Катя.

– Да, ты человек, а я нет, но разве это значит, что с нами можно поступать как со скотом? Хотела бы я знать, кто придумал все эти “нельзя”. Кто решает, кому жить, а кому умереть. Хотела бы я посмотреть ему в глаза.

– И что бы ты сказала?

Катя глубоко вздохнула и скомкала пустую пачку сигарет.

– Он ни в чем не виноват. Он сам жертва, и выбора у него не было.

Он - Черныш, это было ясно. Черныш, не покидавший ее мысли ни на минуту, что бы она ни говорила. Это была правда, но… не вся правда.

– Ну да, - сказал я.
– А теперь три ни в чем не повинные жертвы Черныша где-то бродят незарегистрированные, в поисках очередных ни в чем не повинных жертв. И дальше по геометрической прогрессии. Катя, это нужно как-то контролировать.

– Черт, ну прости, что он не мог убить их, просто оставить их умирать!

Я не хотел с ней спорить, но не получалось.

– А о них самих что скажешь? Удача будет, если они не так лояльны, как Черныш, и будут хотя бы уничтожать свои следы.

Катя пораженно смотрела на меня блестящими глазами разъяренного зверя, которому в морду сунули горящий факел.

– Какой же ты жестокий, Воронцов. Я думала, ты ему друг.

– Катя, я ему друг, и что с того? Черныш был хорошим человеком, но плохим вампиром, признай это. Тут ничего не поделаешь.

О том, почему Черныш-пацифист вообще ударился в охоту, я не спросил. Подозревал,

что ответ есть.

– Не обижайся на меня, - сказал я наконец.
– Может, система и говно, но это система; пусть далеко от совершенства, но как-то она работает. Без контроля куда как хуже, и вашим, и нашим. Ну правда ведь?

Она молчала. Потом сказала, уже спокойно:

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, и потому оставим эту тему.

Мы подошли к остановке трамвая-“десятки”.

– Может, сейчас объяснишь, куда мы путь держим?

Катя облизнула тонкие губы. Улыбка на них вернулась, натянутая, но лучше уж такая.

– Помнишь Инну Романовскую?

Ее голос был подчеркнуто равнодушным.

Я не ответил сразу. Я помнил Инну, и поэтому не ответил сразу. Будто почувствовал запах моря и течение песка между пальцев. И танец, медленный танец.

– А что?
– спросил я.

– Да вот видела ее недавно.

– Ее? Она здесь? Не уехала?

– Куда она денется, - фыркнула Катя полупрезрительно.
– Вкалывает в какой-то задрипанной школе, домой возвращается затемно. А в ее трущобе мало ли что может случиться. Там хватает и пьяни, и наркоманья… и прочей мерзости.

– Что ты хочешь сказать?

Я не мог скрыть волнения, как ни пытался, слишком это было неожиданно. Катя действительно застала меня врасплох и открыто наслаждалась этим. Инна. Инна Романовская, которая больше всего на свете хотела уехать из этого города, говорила, что здесь ее ничего не ждет, - здесь. Совсем рядом все это время.

– Я хочу сказать, - Катя шагнула в сторону подъезжавшего трамвая, - что она кому-то сильно запала в душу. Или не в душу, что, собственно, неважно.

Я дернул ее за руку.

– Поехали на такси, смотри, людей хренова туча.

– На такси? В Буденовку? Это гривен двадцать-двадцать пять, Воронцов, не гони.

– Да плевать.
– Я достал из кармана бумажник, там было два полтинника и три двадцатки, не считая кредиток.
– Поехали.

Катя пожала плечами.

– Твои бабки.

Пока я вызывал машину по мобильнику, она стояла чуть в стороне и не сводила с меня взгляда, которого понять я не мог. Вряд ли мобила произвела на нее такое впечатление, но другого варианта не придумывалось.

Через минуту мы уже неслись по малоосвещенным улицам.

– Так что там с Инной?
– я был нетерпелив и уже не пытался скрывать, мне просто стало все равно.

– Пока ничего.
– Катя зевнула, прикрыв ладонью рот.
– Парочка мелких мертвых ублюдков следят за ней вот уже два дня. В смысле, две ночи. Твоя девочка когда приходит, кормит собаку, но эти два дня ее сестра была дома, и мама. А сегодня она одна. И когда выйдет во двор, то может назад не зайти.

– А ты что там забыла?