Когда налетел норд-ост
Шрифт:
Виктор смотрел на темное, вспененное море и думал: «А ведь, наверно, главное в жизни, кем бы ты ни был, чем бы ни занимался, — честно выполнять свои обязанности, ничего не страшась, идти на риск, брать на себя ответственность, принимать решения, понимать людей и быть им нужным».
Виктор смотрел на море, и эти мысли все глубже и резче, до боли врезались в него, и уже не было пути назад, в прошлое, в сторону от этих мыслей. И от себя.
Виктор подошел к Сапегину и спросил:
— Дали уже рейсовое задание?
— Еще нет, но дадим. Дадим и перекроем, а потом будем наверстывать
«Пять дней… Но у меня нет этих пяти дней! — подумал Виктор. — Через пять дней я должен вернуться на работу. Как же мне быть?»
Скрипнула дверь рубки, и вошел Петров, тот самый матрос, который работал в его вахту рубщиком.
— Разрешите, Никитич… Я…
— Входи, Петров, я все уже знаю, читал первую и вторую радиограмму.
— Я бы хотел срочно вернуться в Мурманск, а там самолетом. Может быть, успею еще.
— Сегодня же свяжемся с ближайшими судами, идущими в порт, и пересадим тебя.
— И меня, — попросил Виктор. — Я уже опаздываю.
— Ладно, и вас. Намотались вы тут.
— Нет, не поэтому. Я же в командировке. Я и так самовольно удлинил ее срок на неделю. Не знаю, как еще к этому отнесется мое начальство.
— Правильно сделали, что удлинили. А то приезжает ваш брат на два-три дня, побегает по судну, поспрашивает, запишет в блокнот, а потом напечатают в газете — читать стыдно.
Капитан вызвал радиста, приказал ему связаться со всеми судами, идущими в Мурманск.
— Не теряйте, ребята, времени, собирайтесь, — сказал он Петрову и Виктору. — Подойдет судно — ждать будет некогда.
С грустью собирал Виктор свои вещи. Когда все было уложено в чемодан, он оделся и поднялся на палубу.
Первым, кого он увидел, был Перчихин. В рокане, буксах и полуболотных сапогах, вместе с Шибановым и другими моряками он шкерил рыбу, которую неторопливо и уже более сноровисто подавал им Коля. Лицо его с глубокой ссадиной на правой щеке было бледным и настороженным, губы плотно сжаты. Значит… Значит, Перчихин все-таки подавил в себе самолюбие и не перешел в другую вахту?
«А вдруг он действительно прав и не прятал бритву под собственный матрац? — подумал Виктор. — И теперь лишь дожидается момента, чтобы доказать свою правоту?.. Но Сапегин? Не мог же он ошибиться. Дело тут, наверно, не только в бритве. Как узнать все это? Как поговорить с ним?»
Виктор подошел к рыбному ящику, надеясь, что Перчихин заметит его и подаст какой-то знак, может быть, попросит зайти после вахты в кубрик или на несколько минут отведет его в сторонку… Но тот работал, не замечая Виктора, словно и знаком с ним не был.
Зато Шибанов сразу кинул на Виктора острый взгляд из-под выпуклого лба:
— Витек, привет! Опять в парадной форме? Не сматываешься ли?..
— Сматываюсь, пора мне, зажился я у вас, и вам небось осточертел?
— Есть немножко. Да привыкли, пожил бы еще… У нас живая работа — не заскучаешь, правда, мокрая и шаткая больно. Сам убедился…
— Да это уже точно, — сказал Виктор, — досталось мне у вас, едва живым остался…
— Ну а сейчас-то как? Нормально?
—
— Ну тогда привет земле, выпей за работяг банку да не забывай про нас: ведь какие мы никакие там, а тоже люди…
Из ходовой рубки Сапегин объявил через оглушительно-хриплый репродуктор, что, по сведениям радиста, через час неподалеку от них будет проходить из Северной Атлантики БМРТ «Декабрист Пестель» и капитан-директор его обещал прихватить с их судна кого нужно.
Услышав это, Виктор почувствовал холодную дрожь: теперь его пребывание на «Меч-рыбе» было ограничено отрезком в один час, и надо было успеть со всеми проститься, что-то сказать.
Сапегина, Северьяна Трифоновича и Аксютина хотелось поблагодарить за приют, за помощь и доброту; Шибанова нужно успокоить, заверить, что все в его жизни уладится и не надо отчаяние глушить вином, да и сам Виктор постарается написать, что квартиры в первую очередь нужно давать рыбакам, потому что жизнь у них тяжелая и рискованная. Коле хотелось пожелать удачи, твердости духа и упорства. А как попрощаться с Геной? Жаль, что не успел подружиться с ним… Сказал бы кое-что и Перчихину, да, видно, тот не хочет разговаривать с ним. Может быть, он тоже уедет на «Декабристе Пестеле»? Тогда будет время поговорить, если тот пожелает. Но независимо от этого о нем надо сказать в репортаже. Прав был Сапегин — очень яркая личность!
А как вот быть с Лаврухиным? Да никак не быть. Может, еще примет его сердце эти холодные темные волны, как давно и безоговорочно приняло их спокойное, прочное сердце Аксютина. А как проститься с Котляковым, что сказать ему? Ну, это ясно что. Только нужно помягче, посдержанней.
Перебрав в памяти всех моряков, Виктор понял всю сложность жизни на судне. Сколько людей, столько характеров — кого ни возьми, к кому ни приглядись — все они разные, непохожие. И самое важное, до чего дошел, домучился, дострадался в этом рейсе Виктор: общность и работа сплачивают, проверяют, высвечивают людей. И если говорить начистоту, раньше он хотел написать свой репортаж так, чтобы он понравился их главному, теперь же он напишет иначе, так, чтобы в первую очередь он понравился ему, Виктору. И пусть материал почему-либо не возьмут у них в журнале, Виктор не пойдет на уступки, потому что на его стороне настоящая жизнь и правда…
Как бы прощаясь с судном, Виктор по трапу влез на полубак, где был брашпиль для подъема и спуска якоря, где лежали в мешках кожи для трала и поблескивал в лучах полярного солнца колокол, где в туманную погоду всегда стоит начеку впередсмотрящий, чтобы не столкнуться с другим судном, не наскочить на скалу.
Поеживаясь от пронизывающего ветра, он посмотрел на Норвежское море, где проходило мощное теплое течение, идущее сюда от Мексиканского залива, этот самый знаменитый Гольфстрим, который растапливает льды и обогревает, дает жизнь, свет и доброту этим суровым северным берегам, морям и людям, живущим возле них. Виктор посмотрел на переливы волн, на высокие пенистые гребни и опять вспомнил своего главного, бывшего торпедиста с «Малютки», и подумал: «А все-таки здесь что-то светится и синеет, не совсем соврала та красивая самодельная песенка военных лет…»