Когда наступает рассвет
Шрифт:
Домна молча слушала, раздумывая. Выход был один: обратиться за помощью к жене Викул Микула. Других знакомых в деревне у Домны не было.
— Катерина! Ты не поможешь мне вместо своего мужа? Мне нужно найти верных людей, проводников, чтобы наши могли окружить белых.
Женщина ответила не сразу:
— Найдем верных людей. И в деревне кой-кто есть, и в лесу в охотничьих избушках прячутся. Сегодня же пошлю сынка. Он парнишка шустрый, мигом слетает, ночью уже здесь будут мужики.
— Я ведь небось его знаю. Петром сына зовут? Неужели
— Да, Петря! А ты где его видала?
— Он с дядей Микулом в Усть-Сысольск приезжал, там и встретила их. А может, мне самой сходить к мужикам в лес? Я на лыжах тоже хожу.
— Нет, тебе не годится: незнакомая девушка на лыжах — сразу бросится в глаза. Ты уж будь моей племянницей Машей, пришла в гости, так и гости. Только будешь дочерью не Марфы, а другой сестры Микула, Дарьи. У нее тоже дочь, да они подальше живут — Маша здесь давно не бывала. Дочь Марфы-то знают многие. Нехорошо может получиться, есть всякие люди у нас.
У Домны отлегло от сердца. Женщина и в своем горе нашла силы помочь ей.
— Спасибо, тетка Катерина.
— Ну что ты, что за спасибо! Да я и сама рада помочь вам поскорее покончить с этой волчьей сворой, — сказала Катерина. — Что для вас хорошо, то и для меня ладно. Может, удастся еще освободить моего Микула?
За разговором не заметили, что отстали от лошади, и они бросились за ней бегом.
Дорога шла в гору. Воз догнали уже на половине подъема. Лошадь остановилась, опустив голову и тяжело дыша. Женщины перевели дух, помогли лошади сдвинуть воз с места и преодолеть подъем.
— Вот мы и приехали! — сказала Катерина.
Уже виднелась деревенская околица, вдоль которой росли высокие сосны. Низенькие, с подслеповатыми оконцами, выглядывавшими из-под пышных снежных шапок, дома разбрелись по обе стороны дороги. Кое-где курился дымок, видно, подтапливали печи, грели настывшие избы.
На улице было холодно, дул пронзительный ветер, мел поземку, насыпая сугробы возле изгородей и бань.
Катерина направила лошадь в небольшой проулочек, въехала во двор приземистого дома, остановилась у крыльца.
Домна огляделась. Дом стоял на задах, за огородами уже виднелся молодой лесок. «Это хорошо на всякий случай», — подумала она. А хозяева, видно, небогато живут. Домишко старый, на две половины, с сенями посредине. Одна половина обветшала, рамы покосились, кое-где выбитые стекла заткнуты тряпицами. Жилая половина чуть новее, окна побольше. В одном из них, в просвете морозных узоров, Домна увидела детские лица. Через мгновение на крыльцо выбежала девочка в наброшенном на голову платке. Она радостно крикнула, с интересом взглянув на незнакомую девушку:
— Мам, давай отведу лошадь к дяде Опоню.
Катерина прикрикнула на нее:
— Зачем выскочила раздетая? Оденься, тогда и отведешь.
Девочка тут же исчезла с крыльца, словно ее сдуло порывом ветра.
Катерина и Домна, сбросив кряжи, вывели лошадь на дорогу. С крыльца снова сбежала девочка, уже одетая в старенькую,
— Мам, Сандра не хочет меня брать с собой. С саней столкну, говорит! Скажи, мам, пусть возьмет… — Черные его глазенки смотрели с такой мольбой, что Домне искренне его стало жаль. Она уже собралась было заступиться за него, но мать строго сказала девочке:
— Сандра, не обижай Мишутку! Садитесь рядом и поезжайте вместе.
Дети радостно бросились к саням, поспорили, кому править лошадью, но старшая взяла верх. Сандра взмахнула вожжами, и усталая лошадь нехотя затрусила по дороге.
Домна и Катерина вошли в избу.
После улицы в доме показалось темно и тесно. Домна остановилась у порога. Катерина подтолкнула девушку:
— Раздевайся и грейся! Проходи, не стесняйся.
У печки с чугунами возилась маленькая сгорбленная старушка. Она поставила ухват, вытерла руки синим холщовым фартуком и слезящимися старческими глазами вглядывалась в гостью, выжидающе посматривая на Катерину. Та негромко сказала:
— Не узнала, мама? Это же Машук, дочка Дарьи, в гости к нам пришла.
— Ну? Такая дальняя гостья? — удивилась старушка. — Садись, родная, отдыхай! Продрогла, чай? Я быстренько соберу на стол, и мы позавтракаем. Катеринушка, тоже, наверное, устала и намерзлась? — И, снова обращаясь к Домне, стала рассказывать — Когда ты к нам в прошлый раз приезжала, я уж и запамятовала! Еще маленькая ты была и худенькая, вроде синички. Кажется, на Троицу приезжала? Тогда ты будто иначе выглядела, личико беленькое было, и глаза вроде светлые… Вот ведь как уже ослабла память, своих забывать стала… — Старушка повздыхала, сокрушенно покачала головой. Она расстелила на столе холстину, принесла в берестяном лукошке хлеб, деревянные ложки.
Катерина, украдкой улыбаясь гостье, сказала матери:
— Молодые растут и меняются. И не диво, коли ты не узнала Машеньку.
Старуха снова покачала головой, словно удивляясь себе, и согласилась:
— Так, конечно, так! Известное дело, мы, старые, книзу пошли, мхом обрастаем, а молодые, как весенние цветы, распускаются и кверху тянутся… Как же, ягодка, у вас дома живут-поживают?
— Помаленьку, хвалиться нечем. Отец, как избили белые, все прихварывает, а мать от слез высохла.
Бабушка пригорюнилась. Утирая глаза краем передника, она сокрушенно говорила:
— Тяжело, конечно, твоей родительнице! Нашего Микула тоже забрали окаянные ироды, в холодном амбаре держат. Трудно из рук убивцев вырваться, ох, трудно! Остались теперь без кормильца. Что только будем делать без него?
Катерине, видимо, стало невмоготу слушать причитания матери, и она резко ее оборвала:
— Ну что ты прежде времени хоронишь человека? Давай завтракать. Гостья голодная, да и у детишек животы подвело. Настук с Петрей не возвращались?