Когда наступает рассвет
Шрифт:
— Теперь виднее будет, а то с коптилкой ослепнуть можно.
Агафья вздохнула:
— А мы с лучиной сидим. Керосин кончился.
— И мы сидели без керосина. Брат выменял на беличьи шкурки, дал куницу в придачу, вот и с нами поделился. Сегодня вон целый воз дров привезла, живем пока! — бодрилась Катерина, печально улыбаясь своим словам.
Домна усердно пряла, прислушиваясь к их разговору. Веретено ее, направляемое ловкими и сильными пальцами, крутилось бойко и со звонким жужжанием. Нитка у нее получалась
— Вижу, мастерица ты, Машук, прясть, позавидовать можно!.. Выросла, невестой стала! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! Мы с твоей родительницей подружками были, и скажу — в одно время обе на одного парня заглядывались, даже поссорились между собой по этой причине…
Девушки заулыбались. Черноглазая Наталья, вскинув глаза на Агафью, спросила с лукавинкой:
— Это правда, мамук? Расскажи, как вы повздорили с Машиной мамой? Какой такой парень вам обеим в сердце занозой влез? Красивый?
— Ишь чего захотела, озорница, расскажи ей. По правде говоря, и рассказывать-то нечего. Недолго мы серчали друг на друга. Как узнали, что тот потихоньку от нас навещает вдовушку, обе отшили его. Вот и сказке конец…
— Кто он такой? Как зовут?
— Кто да кто! И все-то тебе надо знать. Зовуткой зовут. Ну, коли хочешь знать, скажу — Макар Иван, вот кто.
— Макар Иван? — удивилась Наталья. — Такой старый да противный? Нашли из-за кого ссориться! Только и знает сосать трубку да прокуренные зубы скалить: «Э-э, нашты, того-этого!» — девушка смешно скривила лицо, передразнивая Макар Ивана.
Все расхохотались. Агафья, покачав головой, тихо заметила дочери:
— Ты не хули его! Раньше он был не таким.
В сенях брякнуло кольцо, и было слышно: в потемках кто-то нащупывал ручку дверей.
Через порог перешагнул мужик в заячьей шапке, с увесистой трубкой в зубах. Не вынимая изо рта трубки, он сказал, слегка гнусавя:
— Прохожу, нашты, мимо, вижу — свет. Давай, думаю, загляну…
Девушки не могли удержаться от смеха. Заулыбались и Катерина с Глафирой. Сидевшая на подножке голбца бабка и та захихикала.
Человек оглянулся с недоумением: с ума посходили? А смешливая Наталья хохотала, катаясь по лавке.
Мужик недоуменно спросил:
— Что случилось, господь с вами? Катерина, нашты, посмотри, того-этого, не в саже у меня лицо? — Вместо «знаешь ты» он выговаривал «нашты», и это делало его еще более потешным.
Катерина, утирая слезы, прикрикнула на девушек:
— Хватит вам, хохотушки! Проходи, Иван, садись. Никакой сажи, просто так смеются. Присаживайся к девушкам ближе, а хочешь — устраивайся между мной и Агафьей. За кавалера будешь. Не обижайся: им только палец покажи, покатятся со смеху.
Агафья, освобождая для мужика место, заметила негромко:
— Сказывали, Макар Ивана белые послали за грузом, а он, гляди,
Иван неторопливо выбил кресалом огонь и, раскурив чя трубку, отозвался:
— Макар Иван не поглупел еще окончательно. Лошадь у меня захромала, на водопой еле добирается… Возвращаюсь с водопоя, вижу — огонь у вас. Не хозяин ли, думаю, вернулся? Вот и решил наведаться…
— Только попадись им в руки, — вздохнула Катерина, — добром разве вырвешься! Ты, Иван, в волости был. Что там слышно?
— Ничего хорошего! Белые совсем озверели, лютуют, что ни попадет, тащат у мужика, подводы собирают. Бежать, что ли, ладятся? Куда ни глянь, везде солдаты с ружьями… А про Микула рассказывают: жив он, в амбаре томится.
Агафья перекрестилась, заговорила сокрушенно:
— Старики сказывали: светопреставление скоро будет. Может, уже началось? У нашего брата бедняка грехов много ли? В голоде да холоде живя, неужто не сквитались? На том свете хоть покрасуемся. Вот он, рай-то, какой славный! — Концом веретена она показала на лубочную картину, висевшую над головой Домны.
— Зачем нам тот свет да рай небесный! — возразила Катерина. — На этом свете по-человечески бы пожить немножко. Учитель наш Алексей Васильевич говорил: никакого рая нет. В этой жизни надо устраиваться по-настоящему. Оно, пожалуй, и верно! Как думаешь, Машенька?
— Нарисовать все можно, — вглядываясь в картину, отозвалась Домна. — Давеча я ее уже видала: красиво намалеван рай небесный, да поглядите, кто туда спешит?
Все, кто были поближе, потянулись к картине, а Наташа с Настей, оставив прялки, пододвинулись вплотную к Домне.
— Глядше, кто в рай идет? — показывала Домна. — Монахи, архиереи, купцы… Волосы у купчин намаслены, блестят, а у купчих пышные сарафаны! Не то что у нашего брата — пестрядь домотканая. Найдешь ли среди них бедняка? Вот они, ниже смотрите. Женщины с измученными, высохшими лицами, мужики в лаптях, фабричные в опорках — этих в ад. В раю для них места нет. Для бедного место в аду, среди бесов чумазых.
— О господи! — вздохнула Агафья.
— А ты что думала? — сплюнув под ноги, сказал Иван. — Купцов и монахов, нашты, в ад запихать? Толково говорит твоя гостья, Катерина!
— Я ничего не выдумала, а рассказала то, что нарисовано! — усаживаясь за прялку, ответила Домна. — А белые эти порядки и защищают.
— Белым скоро, того-этого, каюк! — сказал Иван.
— Как сказать! Если ждать рая небесного, можно и в дураках остаться! — усмехнулась Домна.
— А что мы можем сделать?
— Если есть желание, можно многое сделать, дядя Иван. Красные недалеко. Надо помогать. Иначе белые всех перебьют. Тетка Катерина давеча рассказывала, что они сделали с учителем. Разве можно такое терпеть? Всем миром надо на них навалиться.