Когда наступает рассвет
Шрифт:
— От самой Визинги! Наши покинули город, мы замыкающие, вашбродь!
— Садись, поедем! — решительно кинул ему Ладанов и тут же приказал ямщику: —А ты много не рассуждай, трогай без разговоров!
Ямщик, бросив косой взгляд на офицерские погоны Ладанова, спросил унылым голосом:
— Куда везти-то?
— Куда все едут! Да живее!
— А я почем знаю, куда вы все спешите? — продолжал ворчать возница.
— Поезжай по тракту в сторону Корткероса! Туда приказано отступать… Да перестань, старый пень, огрызаться, а не то живо заткну тебе
Подводы отъехали от казармы. Ладанов, кутаясь в шинель, спросил у фельдфебеля:
— Значит, отступаем?
— Отступаем! — недобро осклабился фельдфебель. От него густо пахло спиртным. — Пес я буду, коли правду не скажу. Побили нас, ваше благородие. Надавали и в хвост и в гриву.
— Побили?
— Сначала под Чукаибом морду намылили. Затем в Визинге отхлестали. В Межадоре бой был, и тоже не в нашу пользу. Таких синяков и шишек надавали, лучше не надо!
— А где ваш командир?
— Если насчет капитана Медведева интересуетесь, он давно уже, думаю, в Корткеросе чаек потягивает. Ранили его.
— А красные далеко отсюда?
— Следом за нами двигаются. Пес я буду, если этой ночью они не займут город… Да вы что, ваш бродь, с луны свалились? — удивился фельдфебель. — Разве ничего не знаете?
— Знал бы, не стал расспрашивать! — нехотя сознался Ладанов и, как бы оправдываясь, добавил: — Занят был срочными делами и не заметил, как все вдруг изменилось… — «Черт возьми, как все, однако, непрочно в этом мире!» — подумал он и, отвернувшись, замолчал.
Фельдфебель растянулся в санях и, громко зевая, размышлял: «Такая наша солдатская жизнь: ложишься спать и не знаешь, где проснешься — на этом свете или на том?»
Они ехали не разговаривая. Подвыпивший фельдфебель, закутавшись в теплый английский полушубок, сонно клевал носом. Временами он похрапывал. Ладанов же был в шинели, в сапогах, и ему приходилось время от времени вставать и бежать за санями, чтобы согреть застывшие ноги.
Сначала у него была мысль завернуть в Кочпон и кое-что захватить из дому на дорогу, попрощаться с домашними и уже тогда догонять губернатора. Узнав же, что красные совсем недалеко и вот-вот могут появиться в городе, он не рискнул задерживаться и вверил себя судьбе. Кроме папки со списками арестованных, при нем ничего не было. Для чего ему теперь нужны эти списки, он и сам не знал.
Лошадь продолжала бежать. Уже город скрылся из виду, дорога пошла глухим лесом. Позади ехало еще несколько подвод с солдатами. Они то нагоняли, то снова отставали, скрываясь за поворотами дороги. Ямщик, нахохлившись, молчал. Он, видимо, примирился с необходимостью подчиниться грубой силе.
Чем дальше отъезжали они от города, тем лихорадочнее были мысли Ладанова. Он пытался разобраться, что же произошло с ним и, главное, что его может ожидать завтра? Поддавшись общей панике, он, подгоняемый страхом, не раздумывая, сел в первую подвернувшуюся
«Зачем было горячиться и спешить? — мысленно ругал он себя. — И на кой черт я забрал эту папку?.. Губернатор! Да провались он сквозь землю! Ей-ей, не долговечны эти правители… Не вернуться ли мне в город?..»
Проехав верст двадцать, они добрались наконец до первой деревушки Визябож и остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть. Храпевший в санях фельдфебель тоже продрог и, проснувшись, побежал греться в избу. Уходя, он крикнул ямщику:
— Эй, борода! Не вздумай долго прохлаждаться. Перекурим — и дальше…
Он и пулемет оставил в санях.
Ладанов огляделся: задние подводы проехали к следующим домам и тоже остановились. Солдаты, хлопая рукавицами и громко переговариваясь, разбрелись по избам. К ночи небо вызвездило, мороз заметно крепчал. От вспотевших усталых лошадей поднимался парок.
«На пути в город никого нет, — смекнул Ладанов. — Теперь как раз…»
— Слушай, как тебя зовут? — обратился он к ямщику, возившемуся у лошади.
— Меня? Викул Микул.
— Из каких мест будешь?
— С верховьев Вычегды я.
— Как это угораздило тебя в такую даль забраться? — расспрашивал Ладанов, оглядываясь по сторонам, определяя, где может находиться патруль. Но, кроме ямщиков, копошившихся около своих лошадей, юн никого не заметил. Мороз всех разогнал по избам.
— А вот так, — недружелюбно пояснил возница, ослабляя чересседельник. — Приехал на колесах, уезжаю на санях. И доберусь ли до дому, сам не знаю…
— Постой, не трогай чересседельник! — подойдя ж нему, решительно потребовал Ладанов.
— Почему? Лошади надо отдохнуть.
— Ничего, потом она отдохнет. Заверни ее, и обратно поедем в город!
— В город? — опешил Микул.
— Да, я забыл одну вещь. Мне обязательно надо в город. Поедем сейчас же, немедленно! — торопил его Ладанов и ухватился за повод, чтобы повернуть лошадь на дорогу.
— Эй, не дури, слышь ты! И тебя и меня пристрелят! — пытался урезонить его ямщик, но Ладанов, не слушая, строго приказал:
— Выкинь из саней ящики с патронами и пулемет, чтобы лошади легче было!
Ладанов подбежал к саням и сам стал торопливо сбрасывать цинковые коробки с патронами, выгрузил пулемет и вскочил в освободившиеся розвальни. Дышал он учащенно, отрывисто. Руки его дрожали, сердце бешено колотилось в груди. Прерывающимся голосом он прикрикнул на продолжавшего стоять ошеломленного ямщика:
— Гони!
Лошадь тронулась с места и нехотя затрусила, но Ладанову казалось, что сани еле тащатся. Он столкнул ямщика из саней и, ухватившись за вожжи, стал нахлестывать лошадь. Вывалившийся из саней ямщик что-то кричал ему вслед, но Ладанов ничего не слышал. Он с ожесточением нахлестывал лошадь вожжами.