Когда погаснут все огни

Вайсбах Анастасия

Гань Юнтай продолжал говорить об отказе Шэньгуна принимать участие в церемонии преемства и о его готовности ожидать явления истинной воли отца. Размеренный голос не дрожал и не сбивался. И каждое слово раскаленным гвоздем вонзалось в сердце Синьюэ. Как так вышло? Почему Шэньгун решил предать ее? Проклятие Чжучжэн сбывается?

Стены зала на миг закачались перед ее глазами. Потянуло запахом жженого сандала. Откуда? Его не жгут на дворцовых церемониях…

– Разум государя моего сына смущен горечью и скорбью утраты, - Синьюэ понимала, что не может оставить эти

слова без ответа, - я прошу отнести ему мое материнское вразумление…

Ее слова оказались прерваны жутчайше и непочтительно. Офицер дворцовой стражи с траурной лентой в прическе быстро вошел в зал, чуть не сбив Ганя Юнтая. Кратко преклонив колено, он устремился к Моу Чжэнгуаню, не обращая внимания на растерянных возмущенных сановников.

Как в кошмарном сне Синьюэ видела, как позабывший о приличиях воин что-то говорит ее брату. Как на глазах темнеет лицо Моу Чжэнгуаня. Как он что-то коротко бросает подоспевшей к нему даме и, резко развернувшихсь, покидает зал, не известив никого.

– Прошу засвидетельствовать Его высочеству мое почтение и преклонение перед высотой и добродетелью его сердца, - голос Янь Жунсиня, склонившегося перед Ганем Юнтаем в церемониальном поклоне, был ясен и холоден, как морозное утро, - да пребудет он вечно под благословение праведной Небесной принцессы Линлинь.

Синьюэ казалось, что она вот-вот лишится сознания. Дама, склонившись к ее уху, передала слова Моу Чжэнгуаня – неким образом Пэн Мэнъяо проведал об исчезновении печати и отсутствии подтверждения завещания усопшего государя. Возвестив о преступном убийстве своей сестры и попытке захвата трона, он взбунтовал конницу столицы, поднял военное знамя, провозгласил государем Шэнли и сейчас с боем прорывается из Гуанлина.

Пэн Мэнъяо… следовало удавить этого мальчишку следом за его сестрой! Но Шэньгун требовал не лишать брата погибшей наложницы должности. Как он узнал о том, что дама Пэн умерла не своей смертью?

– Именем и словом рода Янь я отказываюсь свидетельствовать этой подложной церемонии, что вершится вопреки закону Земли и Небес, - голос Яня Жунсиня проникал во все уголки зала, хотя, казалось, он вовсе не повышал его, - призываю Небесную принцессу Линлинь в свидетели моих слов.

– Высокий господин Янь, мы разделяем вашу скорбь по усопшему государю и госпоже сестре вашего отца, что помрачает ваш разум и побуждает говорить речи, разжигающие смуту… - начал Моу Лижэнь.

И тут случилось невероятно. Неизменно торжественно-церемонный, неукоснительно соблюдавший приличия даже в незначительных мелочах Янь Жунсинь прервал того, кто был старше его возрастом и чином. Прервал, резко вскинув голову:

– Деяния рода Моу и государыни императрицы разжигают смуту, в которой вы пытаетесь обвинить меня, - его глаза ярко сверкнули, - я удаляюсь, ибо благородному мужу не пристало общество лжецов и позабывших о добродетели.

Янь Жусин резко развернулся и пошел к выходу. Следом за ним потянулись люди его свиты. Синьюэ заметила, что, неловко оглянувшись, к ним примыкают некоторые из придворных.

Один из сыновей Моу Чжэнгуаня попытался заступить Яню Жунсиню

дорогу, но его резко отстранили. Синьюэ опустошенно покачала головой, понимая, что не может осквернить дворец бойней.

Пусть. Пусть уходят, не пряча более свои лица под масками. Они запомнят всех. Когда Шэнли будет мертв – всем останется только склониться перед Шэньгуном и принять наказание за непокорность.

В руках Моу дворец и столица. Они сильны, они долго к этому готовились. Она сможет вразумить Шэньгуна и призвать его к повиновению. Ничего еще не было потеряно.

***

Шэнли стоял у алтаря в дворцовом храме, бездумно вороша пальцами уже остывший пепел. Пусть уже более двух дней не было вестей из Гуанлина – он знал, что отец мертв. Все чувства словно враз оглохли. Мир потерял половину своих красок.

Отец так давно болел. И всек равно оказалось невозможным быть полностью готовым к этому. Что-то невероятно важное покинуло его навеки, чтобы уже никогда не вернуться.

Рядом все время были Чжу Юйсан и Хао Вэньянь. Приносили питье и еду. Почти силком укладывали спать. Порой Шэнли отказывался от пищи. Порой покорно съедал, не чувствуя вкуса. Иногда проваливался в тяжелый тревожный сон в постели, что устроили в задней комнате храма. Зачастую к друзьям присоединялся наставник Ли. Он что-то тепло и мягко говорил Шэнли. Принц не вполне понимал все речи, что обращали к нему, но они действовали странно успокаивающе.

Только несколько часов назад Шэнли вышел из тяжкого оцепенения. И сейчас, стоя в храме предков, пытался понять, что ему следует делать дальше. Если отец и правда объявил его наследником – золотой гонец должен был прибыть уже давно. Неужели что-то случилось?

Звук шагов вырвал Шэнли из размышлений. Хао Вэньянь был восково-бледен и чуть задыхался.

– Ваше величество. Прибыл Пэн Мэнъяо с кавалерией Гуанлина и Янь Жунсинь.

Шэнли был настолько поражен вестью, что не сразу осознал, как обратился к нему молочный брат. Ваше величество. Значит ли это…

– Где он?

– На площади у стен дворца.

Видеть запыленных воинов в доспехах и людей в походном облачении, выглядящих так, словно они проши небольшой бой, было странно и пугающе. Еще более пугающими были большое знамя, которое кавалерия Гуанлина поднимало при сопровождении императора и знамя военного времени.

Пэн Мэнъяо и Янь Жунсинь выступили вперед. Шэнли с невероятной отчетливостью увидел схватившуюся струпом ссадину на скуле кузена, запекшуюся кровь на наруче Пэна Мэнъяо. Что произошло?

– Повиновение и почет государю! – голос Янь Жунсиня разорвал тишину, - сотня лет благословенного правления государю Шэнли!

Как во сне Шэнли смотрел, как следом за Янем и Жунсинем и Пэном Мэнъяо опускаются на колени все остальные, припадая к земле в поклоне. Через мгновение он остался единственным, кто стоял на ногах.

Это казалось тяжелым горячечным бредом. Хотелось закричать, проснуться… но это было явью.

– Поднимитесь, воины, - Шэнли поразился, что его голос не дрожит, - моя… наша благодарность вам велика и неизбывна.