Когда погаснут все огни

Вайсбах Анастасия

Со Мэйсю остановилась у давно иссохшего колодца, в котором нашла свой печальный конец Пэн Каймин. К тому, чтобы семья Пэн узнала о ее участи, дама Со приложила немало стараний, и почти не сомневалась, что эта ставка скоро сыграет. Южане мстительны.

Дожди уже смыли с камня следы рук бедняжки Пэн Каймин – так же, как век за веком смывали следы рук многих несчастных, что проиграли в дворцовых партиях. Забытый колодец век за веком забирал жизни, надежды и мечты. Как и сам дворец. Со Мэйсю не довелось отдавать таких приказов и не пришлось стать жертвой. Вражда Синьюэ

и Чжучжэн до поры была тихой, сводившейся к выпадам и уколам, проталкиванию своих людей на нужные места и нашептыванию в уши государя. Но она прекрасно сознавала, что все ее участницы ходят по очень тонкой грани.

Повинуясь внезапному порыву, Со Мэйсю сняла серьги. Изящные нежно-розовые эмалевые лотосы с подвесками из жемчужин чистейшей облачной белизны.

– Пусть будет моим подношением, - одними губами шепнула она, разжимая пальцы.

Драгоценности беззвучно канули в темный разверстый зев колодца, из которого тянуло тленом и невыносимым холодом. Со Мэйсю повела плечами и повернулась к сопровождающим ее воинам, тактично переминавшимся чуть поодаль. Внезапно ее посетила мысль: а что бы они сделали, если бы она вдруг бросилась в этот колодец вниз головой? Побежали бы ловить? Или взялись бы придумывать правдоподобно выглядящее объяснение произошедшему?

– Слишком холодно. Я желаю вернуться.

Во время ее отсутствия в покоях был обыск. Это Сэ Мэйсю поняла еще до того, как взволнованная служанка опустилась на колени, покаянно шепча оправдания.

Моу искали печать по всему дворцу, потому что хранить молчание становилось все опаснее. Огни в храмах Цзиньяня погасли, и о кончине государя знал весь народ. Сколько времени пройдет, прежде чем откладывание оглашения наследника станет небезопасным? Совсем немного.

– Умоляю госпожу простить за то, что нерадивой служанке недостало сил помешать непочтительно обойтись с ее покоями…

Ну, что же, играть роль следовало до конца. Со Мэйсю торопливо подбежала к ложу и отбросила узорчатую циновку в изножье.

– Люди Моу были дерзки и бесцеремонны… - оправдывалась служанка.

Несмотря на всю серьезность ситуации, Со Мэйсю чуть не расхохоталась. На обустройство этого тайника под половицами и его маскировку она некогда потратила немало времени. Следовало сделать так, чтобы с одной стороны, тайник был надежно укрытым. С другой – чтобы его все же было можно обнаружить при должном тщании. Только вот ничего действительно серьезного она туда и не думала класть.

Со Мэйсю мимоходом пожалела, что не видела, какие лица состроили ищейки, обнаружив в тайнике любовные письма почти четвертьвековой давности, что ей некогда писал ван Сяшуани. Тогда она не ответила ему взаимностью, предпочтя дворцовые стены. И, если и сожалела о сделанном выборе, то лишь изредка. Они не раз виделись на дворцовых праздниках во время его визитов в Гуанлин, но всякий раз издали. Верные данному давным-давно слову, они не пытались вновь разжечь былую любовь, приняв каждый свой путь. Сейчас наследник вана Сяшуани старше, чем был его отец, когда впервые увидел Со Мэйсю…

Дама Со мысленно попросила прощения у бывшего

возлюбленного за то, что таким подлым образом использовала его послания. Впрочем, во дворце весть об их вдруг открывшейся любви свежей сплетней не станет. Слишком давно все кончено, а у людей нынче иные заботы. Куда более важны.

Со Мэйсю села на ложе и вытащила из мешочка для орехов пилюлю Юна Ичэна.

– Госпожа, - побледнела служанка, - госпожа, что это?

– Я приняла решение последовать за возвышенным государем и блистательной госпожой, которым долго служила. До сего мига я сомневалась в верности решения, но бесчинство дома Моу укрепило мое сердце. Пусть же моя смерть станет протестом против творимых беззаконий, - Со Мэйсю постаралась придать голосу дожную торжественность.

Служанка вновь упала на колени, горестно всхлипывая. Со Мейсю прикрыла глаза и чуть заметно покачала головой. Сейчас ей менее всего хотелось любоваться на чужие слезы. Выжав из себя покровительственную улыбку, она наклонилась и потрепала служанку по щеке.

– Не стоит. Я поручаю тебе донести мои слова до тех, кто жив и позаботиться, чтобы с моим телом обошлись достойно, передав его моему племяннику господину Со неоскверненным. Ты всегда хорошо служила мне – и потому мои последние распоряжения обращены к тебе, - Со Мэйсю коротко перевела дыхание, - принеси мне чаю. Он всегда был моей радостью.

К тому времени, когда служанка вернулась, Со Мэйсю уже успела связать себе лентой лодыжки и колени – благородные дамы часто поступали таким образом перед самоубийством, чтобы тело осталось в целомудренной пристойной позе. И то, что ноги Чжучжэн не были связаны, более всего убеждало Со Мэйсю в том, что кончина сиятельной госпожи, вопреки уверениям Моу и лекарей, не была добровольной.

– Возьми, - Со Мэйсю протянула служанке обернутые в шарф нефритовые браслеты, - это дар в знак моей благодарности за верную службу.

Она помолчала, неспешно отпивая чай и почти не слушая сбивчивые слова служанки. Нежный аромат османтуса напоминал о других, безмятежных днях.

– Сожги письма, что лежат в тайнике. Все до единого.

Служанка кивнула, изо всех сил сдерживая упорно текущие слезы.

Чаю оставалось на один глоток. Со Мэйсю задумчиво повертела в пальцах пилюлю. Старый лис Юн Ичэн всегда был набит секретами, как сундук скряги серебром. Где он достал это снадобье? Подействует ли оно должным образом? Что, если она очнется раньше срока? Или не очнется вовсе? Эта мысль заставила Со Мэйсю содрогнуться.

Тянуть дальше было не только бессмысленно, но и опасно. Сомнения могли пробить брешь в ее решимости. Что же, дрожь рук только придаст большей достоверности происходящему – пусть и в глазах единственной свидетельницы.

Со Мэйсю с трудом проглотила пилюлю, допила чай и опустилась на ложе, скрестив руки на груди.

***

Прежде Дин Гуанчжи находил пугающей усадьбу Таоцзы, напоминавшую отравленное сладкое печенье. Но владения старой госпожи Янмей не шли ни в какое сравнение с местом, в котором он и Сяохуамей оказались по воле Хао Сюаньшэна.