Когда расцветут гладиолусы
Шрифт:
– Что ты там ищешь? И зачем ты принесла сюда свою вонючую сумку? Там, наверняка, есть инфекция, прыгают клопы и собачьи блохи.
Ксюша, не справившись с любопытством, подбежала и стала заглядывать через плечо, словно маленький жирафик. У нее был абсолютно черный язык, словно при дисбактериозе.
– Что ты ела?
– А, ничего. Я просто с утра раскрасила язык фломастером. Хотела быть похожей на собаку Баскервилей.
Ольга достала что-то яркое, шерстяное, спрятала за спину и стала рассказывать:
– Сегодня водитель ехал другой дорогой. Основная трасса была перекрыта, и
Малыши забыли о своем воинственном настроении и отрицательно закивали, почесав оттопыренные, словно у Чебурашки, уши.
– Я это предвидела и принесла вам образцы.
Накануне целый вечер Ольга вязала на спицах два маленьких пальто из дешевого акрила. В них были длинные рукава, крохотные пуговицы и самые настоящие карманы, внутри которых торчали записки. Ксюша опять задрала рубашку и стала нервно чесаться, оставляя на коже полоски, словно после порки крапивой:
– Прочитай, а то мы еще читаем медленно.
Оля ухватила пальцем одну из них и выразительно прочла:
– Здравствуйте, дети. Пишет вам лесная кикимора. Я невидима и частенько принимаю облик сухой ветки. У меня много рук и длинные волосы, переплетенные тиной, мхом и водорослями, а еще я храню множество секретов. Я знаю все о лешем, водяном и даже о русалках-рукодельницах, которые сегодня вам передали кукольные пальто. И если вы будете хорошо учиться, с аппетитом кушать и спать днем, я буду раскрывать каждый день по одной лесной тайне.
– Здорово! – выдохнула Ксюша.
– Вранье все это, – зло выкрикнул Никитка. – Ты что, не видишь – она сама это написала.
А потом выхватил письмо и стал рвать его, словно одичавшая собака. Ксюша горько расплакалась, и на крик прибежала мама.
– Почему дети до сих пор не одеты и не спустились в столовую? И я так вижу – еще не умылись и не сделали зарядку. Ольга, дети у нас живут по режиму. Даю вам ровно пять минут.
Так начался первый рабочий день. Раз десять они хотели ее расстрелять, повесить, задушить и зарезать. Оля слышала, как дети договаривались:
– Давай спрячемся от этой дуры.
Потом убегали и решали, кого сегодня будут хоронить:
– Может, убьем собаку?
– Чью?
– Соседскую.
– Не-а. Для этого нужно стащить на кухне топорик для мяса, и будет слишком много крови и воя. Надо кого-то поменьше. Может, этого жука?
На ветке туи мирно сидел жук-дровосек.
– А как мы его будем убивать?
– Как-как – страшно и медленно. Сперва отрежем лапы и посмотрим, как он будет корчиться, потом снимем панцирь. И, как в прошлый раз, разберем его на запчасти.
– Классно ты, Никитка, придумал.
Ксюша захлопала в ладоши, резко схватила жука и стала равнодушно, по одной вырывать лапы, словно гадала на ромашке.
– Идиотка! – закричал Никитка. – Ты все делаешь неправильно. Так ему не больно. Я сперва хотел проткнуть панцирь и поковыряться, чтобы смешались кишки, сердце и мозги. Ты все испортила. Пусть теперь
И он взял умирающего жука и со злостью выбросил в траву. Его тут же накрыла рябиновая тень, и между бегониями пробежал шепот.
Со временем жизнь наладилась. Ольга прошла испытательный срок, и ее оставили в семье. Они четко соблюдали режим дня, клеили вату на ватман, изображая сугробы, и считали десятками, только все равно каждый день раздавались истерические выкрики: «Уходи, я тебя ненавижу. Ты никто, ты просто слуга. Ты бедная, а я твой хозяин, а еще у тебя смешные маленькие сиськи». Дети орали перед обедом, щипались, дрались до крови и лезли пальцами в розетки. А еще подбрасывали ей в сумку вспоротую лягушку, повешенного воробья, и даже несколько раз Никитка, как хамоватый злопамятный кот, писал в тапки.
Как-то дети рассказали, что у них уже было двадцать гувернанток, и мама громко ругалась с директрисой из агентства за то, что та присылает ей всякое село.
– Приходят тут всякие – с золотыми зубами, в красных шелковых халатах с драконами, – копировал Никитка мамины интонации, – немытые, нечесаные, в зашитых чулках. А у нас гости – успешные люди, как ее можно показывать?
А потом, расшатав себя до истерики, наступал своей тощей грудью, размахивал руками и визжал:
– И ты проваливай отсюда! Мы всех выживали и тебя выживем!
Ольга придерживала его твердые обрисованные кулачки и пыталась переключить внимание. То на новый конструктор LEGO «Полицейский участок», то на лабиринт, который построили в зимнем саду. Когда ничего не помогало – рассказывала истории об огромной собаке Черный Шак, живущей в Англии и убивающей прохожих. У Никитки тогда мгновенно пропадала ярость, и он слушал с открытым ртом.
Со временем Ольга научилась ловить моменты утреннего пробуждения, так как мальчишка любил на цыпочках подкрадываться к спящей Ксюше и будить ее сильной оплеухой. Та пугалась, иногда от страха уписывалась, куда-то пыталась убежать и билась головой об стену, а он хохотал, повалившись на пол, и дергал тонкими, как у серой цапли, ногами.
Потом Ксюша успокаивалась, переставала икать и заискивающе ластилась к Ольге:
– А почему у тебя одна шуба? Вот смотри, у меня есть из лисы, из норки, из бобра и каждодневная – из зайца. А ты все в одной и той же, словно нищенка. Ты что, бедная?
Ольга сперва отшучивалась, а потом стала рассказывать сказки о гуманности, милосердии и доброте. В один из таких моментов вошла бабушка и грубо ее прервала:
– Ты чем-то не тем занимаешься, милочка. Мы тебя не для этой цели пригласили. Не для замусоривания детских умов своим сомнительным добром. И вообще, вопросы воспитания – это не твой удел. Ты, насколько я помню, учительница? Вот и учи. Есть большой спектр занятий: пишите свои волнистые линии, читайте Носова и Усачева, решайте примеры и задачи, только вот не разводи здесь свои сомнительные проповеди. К чему ты сейчас рассказала свою душещипательную историю о девочке, которая вернула жизнь старым игрушкам? Все старое, сломанное мы безжалостно выбрасываем и не накапливаем дурную энергию. Мы сами расскажем, что хорошо, а что плохо.