Когда-то там были волки
Шрифт:
«Отпусти меня, — жестикулирует она. — Отпусти меня, Инти».
Мы обе обессилены.
— Не могу, — отвечаю я, и мы в изнеможении оседаем на пол.
Меня осеняет: вот что нужно ей сказать. Как я сразу не догадалась?
— Его не может там быть, — говорю я, — потому что он мертв. Я убила его.
Эгги оторопело смотрит на меня. «Но ты не можешь убивать».
Я качаю головой:
— Я не хотела.
Она обшаривает взглядом мое лицо в поисках правды, видимо, находит ее и с облегчением наваливается на меня всем телом. Делает один знак, движение рукой, означающее «спасибо», и идет к кровати. Вероятно, не осознавая, что
Он лежит в их кровати, когда я нахожу его, там, где незадолго до этого лежала она, на кровати, которая шевелилась под ней, и теперь я забираюсь на него сверху и вижу страх в его глазах, когда вонзаюсь зубами ему в шею и разгрызаю горло…
Я просыпаюсь с мучительной болью. Мышцы одеревенели от долгого лежания на плитке, и в носу задержался запах из сна; кровь накапала на пол и застыла коркой на руках и лице. Первый утренний свет режет глаза, и через окно просачивается ржание испуганной лошади. Поначалу я думаю, что все еще сплю, что я снова перенеслась в детство и отец укрощает во дворе коня. Но это не сон, это моя бедная лошадь, которая чем-то расстроена, нервно ржет и встает на дыбы. На мгновение мелькает мысль: волк.
Я направляюсь к двери и через кухонное окно вижу Эгги.
Она вышла на улицу.
Я останавливаюсь.
Я вижу, как сестра подходит к Галле, протягивает руку к ее гриве и вскакивает ей на спину. Прижимается к ней телом, своим и моим, ложится на круп, тяжело и рьяно, успокаивает ее нашим сердцебиением, нашими крепкими нежными руками, нашим дыханием. Галла опускает копыта на траву, все ее существо смиряется, и она больше не возражает против того, чтобы нести на спине женщину. Околдованная этими шепчущими прикосновениями, этим знанием, с которым моя сестра родилась. Когда Эгги прижимается лицом к шее лошади и улыбается, я снова сажусь в кухне на пол и плачу.
Я прибываю на базу первая, а потому именно я обнаруживаю это. Два кода смерти.
Когда приезжают остальные, мы с Эваном и Нильсом отправляемся верхом искать тела и выяснять, что случилось. Два волка из стаи Танар, Номер Четыре и Номер Пять, лежат мертвые на территории, которая им не принадлежит. На территории самки по имени Пепел.
— Была драка, — высказывает предположение Эван, потому что у обоих погибших вспороты горла и животы, и это явно работа другого волка.
«К бабке не ходи», — чуть не говорю я.
Я смотрю на них с глубокой печалью, но без гнева. Эти два волка лишились жизни в результате естественного хода вещей.
Прежде чем забрать трупы, мы идем по кровавому следу в сердце владений волчицы Пепел и обнаруживаем, что она жива, но морда у нее кровит и с ней ее дочь и зять, Тринадцатая и Двенадцатый, оба тоже ранены. Видимо, только что образовавшаяся пара решила не создавать свою стаю, а присоединиться к Пепел. Тринадцатая пришла к матери, и они вместе выдержали бой. С замиранием сердца я обшариваю лес в поисках волчат; если они умерли, я не знаю, что со мной будет. Но глаз замечает движение, и я вижу, как все шестеро выбегают из зарослей, радостно играя, словно ничего не произошло, и понимаю, что мамаше Пепел и двум другим взрослым волкам удалось отбить нападение группы из пяти волков и защитить молодняк. Было бы логично,
Эван, я замечаю это, потрясен смертью валков. В самом начале работы я тоже тяжело переживала каждую утрату. В те дни, даже если наши подопечные убивали друг друга в бою или умирали от болезней, горе было всепоглощающим, как если бы какой-то человек застрелил их без всякой необходимости. Поэтому я веду Эвана на прогулку, и мы собираем полевые цветы, которые он любит так же сильно, как животы ых.
— Я никогда к этому не привыкну, — признается он.
— Вполне естественно, что ты не можешь смириться с беспощадностью природы.
— Но мне уже пора бы. Мы видели достаточно таких смертей. Вот потому мы и не даем им имен.
Я пожимаю плечами.
— И все же. Мы вкладываем в этих животных столько любви, что терять их тяжело. Не кори себя за это.
Я присаживаюсь на корточки около маленьких желтых цветков с пятью лепестками, похожих на маргаритки.
— Ranunculus flammulа, лютик жгучий, — говорит Эван, — и немного Filipendula ulmaria, таволги вязолистной.
Он срывает по несколько цветков каждого растения, и мы идем дальше. Перед нами расстилается заболоченное поле, и мы сходим с тропы.
— Ты на этих выходных поедешь в Глазго? — спрашиваю я.
Там живет вся семья Эвана, и, я подозреваю, у него там любовь, поскольку он пытается вырваться при каждой возможности. Родные полностью поддерживают то, чем он занимается; однажды Эван поведал мне, что они при любом удобном случае с удовольствием собираются на митинги в защиту дикой природы и устраивают немыслимо шумные и суматошные выступления.
— Теперь нет, — отвечает он. — Слишком много хлопот с войной двух стай.
— Поезжай, — говорю я. — На выходных твоя помощь не потребуется, а тебе нужно отдохнуть.
— А сама ты примешь собственный совет, начальница?
Я игнорирую его замечание.
— Ты ходишь на опытную делянку? — спрашивает он меня.
Я киваю.
— Я тоже. Постоянно наведываюсь туда. Смотрю на землю, жду, когда появятся ростки, иногда даже кричу на них, как чокнутый.
Я смеюсь.
— Может, они не вылезают, чтобы досадить тебе?
— Может быть. В какой момент мы примем решение, что ничего не выходит?
— До этого еще далеко.
— Знаю. Но есть ли вообще смысл?
Я медленно качаю головой. Для меня — нет. Но для местных жителей — да. Я говорю:
Дай волкам время, Эван. Нужно немного терпения.
— Терпение никогда не было мне свойственно. О-о, смотри-ка, какая красота. Dactylorhiza incamata. Пальчатокоренник мясо-красный. Его еще называют болотной орхидеей.
На заболоченном лугу стоит прямой стебель, на котором растут около тридцати чудесных пятнисто-розовых цветков, по форме действительно напоминающих орхидеи. Они ярче, чем все цвета Вернера, но ближе всего, я думаю, к оттенку шиповника Rosa officinalis и минерала под названием шпинель. Живых существ такого цвета нет, кроме разве что некоторых птичек. Даже странно видеть растение столь насыщенного цвета в этих краях, где преобладают коричневый и серый.