Когда у меня будет вечность

Тутенко Вероника

Тушь течет по ресницам Любови, не дерзаю предложить ей свой платок, а Жизель тем временем сходит с ума, для чего лично я повода не вижу.

Хорошо, пусть оказался подлецом и негодяем (не буду спорить с Любовью). Но вот он рядом, честный малый Ганс. Стопроцентный крестьянин, никакого обмана. По уши влюблен и никаких вторых невест-аристократок.

Так нет же, Ганс еще и виноват, что пытался открыть глаза на правду, которая чуть позже стала очевидной без него.

Жили бы долго и счастливо, рожали детишек и пили парное молоко. Но тогда

не было бы второго действия.

В антракте Любовь не вставала с места, так и смотрела гипнотизирующим взглядом на занавес, как будто хотела его развести силой мысли.

Так смотрит ребенок на новогодний подарок, который можно будет открыть, но только после того, как будет съеден противный суп. И в роли противного супа в данный отрезок времени выступал никто иной, как я, ее спутник, с которым нужно было разговаривать о чем-то малосущественном во время антракта. Ах, тебе понравился балет? Конечно, понравился. А тебе? И мне.

И Любовь вела себя невежливо, даже бескультурно, уставившись на занавес, за которым скрывали то нее волшебство.

Я уже говорил, эта экзальтированность Любови, скорее, раздражает, чем умиляет, но поделать с этим ничего нельзя, поэтому я просто молча ожидал рядом с ней, когда вытребовав положенную порцию нетерпеливых аплодисментов, сотрудники театра подняли-таки занавес, за которым была теперь картина очень мрачная - ночь с луной и могила.

Я невольно взял за руку мою сентиментальную Любовь и, кажется, она даже не заметила этого. А Жизель, и умерев от несчастной любви, продолжала страдать и танцевать, теперь уже вместе с другими ушедшими до свадьбы в мир иной прекрасными невестами.

В чем так уж провинился перед ними тот несчастный малый Ганс, мне, если честно, совсем непонятно.

Еще более непонятно, почему именно ночью при луне он приходит с цветами на могилу безответно любимой.

Как бы то ни было, гнева необъективных вилисс ему не избежать, и лесничий падает бездыханным. И виллисам его ничуть не жаль.

Не понимаю, ведь это не он, а Альберт убил Жизель, почему же жестоко наказан именно Ганс?

Альберт же, как и положено преступнику, возвращается на место своего преступления на сельское кладбище, где виллисы ухандокали Ганса.

Тоже, конечно, с цветами в знак печали об утраченной любви. Где и с кем проводит эту ночь красавица в жемчугах, пока жених или уже супруг лазает с цветами среди могил, тоже, конечно, вопрос, но виллис он не особенно волнует.

Похоже, прекрасные загробные феминистки в белых платьях готовы мстить всем особям мужского пола без разбора (не в том, так в этом виноват).

Они уже закружили опрометчивого в своем роковом танце, но не такова Жизель.

Не заступившаяся за соседа Ганса, она убеждает виллис отпустить с миром виновника ее помешательства и гибели, и те, как вы уже знаете, соглашаются. Вот вам наглядный пример женской логики. Зал аплодирует стоя. На сцене торжествует Любовь.

Сквозь слезы Любовь кричит "браво", в гардеробе

я помогаю ей надеть пальто и на улице она удостаивает меня одной-единственной фразы "город стал каким-то тесным". Вот что делает с несостоявшимися балеринами балет. Тем не менее, идя рядом с Любовью по совсем не тесному, по моему мнению, городу, увязнувшему в липком фонарном свете, я чувствовал себя абсолютно счастливым.

Балет балетом, но в бутылке оставалось еще несколько джинов, и нужно было их оттуда выманить. Встреча с Виталиком действовала безотказно.

И я позвонил другу...

Надев ярко-красный галстук и калоши, пролежавшие без дела лет двадцать в кладовке, я ждал в сквере у торгово-развлекательного центра и вскоре, как вы, наверное, уже догадались, у меня появился сосед. Неприметный такой сосед, ну совершенно случайно присевший на скамейку именно рядом со мной, а не на другие, свободные.

Наверное, каждому знакома ситуация, когда нужно заговорить с незнакомым человеком, а в голове крутятся только фразы "какая хорошая (ужасная) погода" и "не подскажете, который час?"

Из двух идиотских вариантов я выбрал второй.

Мой хорошо знакомый незнакомец, явно, не ожидал от меня этой, да и, пожалуй, любой другой фразы и машинально посмотрел на часы.

– Без двенадцати три, - ответил удивленно.

– Хорошая погода, - прокомментировал я очевидное.
– Тоже ждете кого-то?

Меня не удостоили ответом, а может, адепт просто не пришел в себя от неожиданности.

Как мне показалось, мужчина перебирал в голове пункты и подпункты какой-то неведомой мне инструкции и наконец сказал неопределенное "да".

– Опаздывает?
– хмыкнул я издевательски.
– Женщинам полагается опаздывать, у них на этот счет имеется свой этикет. Не опоздать на пятнадцать минут считается дурным тоном.

Мужчина посмотрел на меня испытующе и с явным раздражением.

Сам того до конца не осознавая, я нарушал правила (в которые меня, кстати, не посвятили) неизвестной мне игры (в которую, вполне возможно, мне и не захотелось бы играть), но они решили за меня, а значит, мне позволено все.

Между тем, мужчина смотрел на проходивших мимо незнакомок безо всякого интереса, не пытаясь выхватить взглядом чьи-то очертания, и слегка оживился, только когда нарисовался силуэт Виталика.

Я встал и направился к нему.

– У тебя есть хороший знакомый юрист?
– спросил я друга, рассчитывая, что подслушивающее устройство джина работает исправно. Настала моя очередь загадывать им загадки.

– Проблемы с экс-супругой?
– предположил друг.

– Нет, проблемы не у меня, а у одного человека, которого решили выжить из квартиры его же домочадцы.

– Неблагодарный дети?
– покачал головой Виталик.

– Хуже. Садовые гномы.

– Тогда по-моему ему нужен не юрист, а психиатр, - с подозрением уставился друг на мой галстук.