Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— Коршун же — вестник перемен, часто грозных, потрясающих основы. Он одинаково может служить и тьме, и свету. Коршуны предпочитают беспомощную добычу. Для птицеводов они настоящее бедствие, потому что коршуны всегда готовы полакомиться цыплёнком или гусёнком. Но в то же время коршун — гроза крыс, мышей, змей. Он истребляет слабых, раненых и больных зверей и птиц, благодаря чему выживают более сильные и здоровые.
— Санитар леса, — заметил младший страж.
— Именно так, — кивнул раввин. — Полагаю, что в вашем характере, пан Резанов, есть независимость. Некоторое непокорство перед установленными правилами и готовность
Он сделал паузу, продолжая всматриваться в глаза Макса, который при всём желании не смог бы сейчас отвести взгляд. Потом рабби добавил:
— И выбор между светом и тьмой кто-то поторопился сделать за вас. Ошибка, — улыбнулся каббалист, покачивая головой. — Большая ошибка. Нельзя пытаться решать за кого-то.
— Вы про мою женитьбу? — непонимающе спросил парень. — Ну, так уж вышло, хоть я этого и не просил.
— Нет, я вовсе не про вашу женитьбу. О которой вы не просили, но которой решили не противиться, — снова шевельнулись в улыбке усы старика. — Я совсем про иное. Однако сейчас у нас есть ещё одно важное дело, пан Резанов. Надеюсь, вы мне поможете?
— Постараюсь, — растерянно ответил Максим.
Они вышли к могиле с памятником в виде склонённого ангела. Рабби Лёв указал на надгробие и попросил:
— Коснитесь его и скажите, что чувствуете.
Парень потрогал небольшой пятачок постамента у ног ангела, пожал плечами:
— Ничего. Просто камень, нагревшийся на солнце.
— Из камня никогда не изгнать до конца холод, — рассеянно заметил рабби Лёв. — К тому же сейчас нет солнца.
Макс потрогал ещё раз и удивлённо посмотрел на каббалиста:
— А он всё-таки нагретый.
— Весь?
Младший страж ощупал ноги изваяния, край вытесанного скульптором покрывала:
— Нет, — с ещё большим удивлением сообщил он. — Только тут.
— Так я и думал, — кивнул рабби Лёв, рассеянно оглядываясь по сторонам. — Ну что ж, идёмте дальше.
Макс, следуя за раввином, старался постоянно держать руку на рукояти палаша. Он не знал, что именно увидел в нагретом камне старый каббалист, но точно знал, что камни нагреваются, если на них кто-то только что сидел. А на оцепленном ночными стражниками кладбище по определению не должно было находиться сейчас ни единой души, кроме раввина, двух капралов и его самого. И едва ли Бубл либо Дворский решили поиграть в салочки, забегая вперёд и усаживаясь на старых надгробиях.
— Вам не о чем беспокоиться, — будто прочитав его мысли, сказал вдруг рабби Лёв. — То, что там сидело, не нападёт при свете дня. И не даст себя увидеть.
Метрах в ста от первого места раввин снова остановился, и на этот раз попросил ощупать древний саркофаг с расколотой пополам крышкой. Макс опасливо взглянул на дыру, образовавшуюся из-за трещины, но раввин лишь покачал головой:
— Внутри никого нет. Камень тёплый?
Камень саркофага был тёплым, хотя и не таким тёплым, как камень постамента. Если кто-то здесь и сидел, то ушёл раньше, направляясь, видимо, к
— Голод заставляет быть опрометчивым, — задумчиво заметил рабби Лёв. — Идёмте, сейчас мы здесь ничего не можем сделать. Теперь мне нужно увидеться с рыцарем Брунцвиком.
— Я вас провожу, — Максиму вспомнились слова Кабурека о том, что пражане не желают с некоторых пор видеть жителей Йозефова за пределами Еврейского города.
— Если желаете, — кивнул раввин.
— Простите, пан Бецалель, а как вы добирались сюда? Не было ли по дороге… эксцессов?
Старик задумчиво погладил бороду, глядя на младшего стража.
— Пражане — добрый народ, — наконец сказал он. — Но когда говорит страх, забывается разум. Мы все этим страдаем, и почти все после сожалеем о последствиях. Пойдёмте, пан Резанов. Командор ждёт нас.
На самом деле Брунцвик ждал только раввина, так что Максим, поклонившись старику у дверей командорского кабинета, направился вниз, надеясь разыскать Шустала и всё-таки уговорить его показать хотя бы самые основы фехтования. Но Иржи нигде не было видно, зато в солдатском зале за одним из столов парень увидел пана Модрова. Тролль сидел в одиночестве, разложив перед собой элементы доспеха и пару пистолей, и занимался их чисткой — хотя металл всего его снаряжения и без того уже сверкал, ловя отблески света из распахнутых настежь окон.
— Моё почтение, пан Модров, — приветствовал его Максим. Тролль прервал свою работу и, поглядев исподлобья на сослуживца, кивнул:
— Пан Резанов, — голос у него был очень низкий, гулкий, словно из бочки. — Командор зовёт?
— Нет. У командора сейчас рабби Лёв. Простите моё любопытство, я вижу, вы заняты снаряжением. Не будет ли с моей стороны неуместной просьба показать, как и что вы делаете?
Тролль, похоже, не решивший, искренне ли говорит с ним Макс, или насмехается, настороженно спросил:
— Зачем?
— Я зачислен в ночную вахту приказом. На основании закона, — пояснил парень. Пан Модров недоверчиво осмотрел его с ног до головы. — И там, откуда я родом, давным-давно нет подобного оружия и доспехов. Поэтому я совершенно не представляю, как с ними нужно обращаться.
— А я слышал, вы прошлой ночью вполне прилично показали себя? — всё ещё настороженно уточнил тролль.
— Мне повезло, — уклончиво ответил Максим, посчитав, что если уж приходится делиться с сослуживцами фактом своего «иноземного» происхождения, всё-таки определённо ни к чему лишний раз акцентировать внимание на подробностях его поединка с прожорой.
— Да, удача в нашем деле многое значит, — прогудел тролль. — Хотя лично я считаю, что любое везение — ни что иное, как покровительство святых заступников.
— Может быть, — покладисто согласился Макс, опасаясь, как бы беседа не превратилась в теологический диспут. — Я не силён в таких вопросах.
— Ну что ж, присаживайтесь, смотрите.
Спустя примерно час, когда Максим получил массу советов о том, как чистить, зашивать, полировать и вообще содержать в приличном виде сталь, кожу, бронзу, латунь, хлопок, лён, и даже серебро и золото, он вместе с троллем оказался уже во дворе, возле длинного деревянного прилавка, по другую сторону которого были установлены на деревянных треногах набитые соломой мешки с грубо нарисованными мишенями.