Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— У меня предписание привести силой, — на всякий случай уточнил Шустал. Вместо ответа раструб мушкетона повернулся и теперь смотрел точно на капрала. Максим судорожно сглотнул: они с Иржи стояли сейчас плечом к плечу, а, насколько помнилось парню, мушкетон был сродни средневековому дробовику, давая бешеный разлёт заряда и по самой цели, и по пространству вокруг неё.
— Пан Фауст, за сопротивление — десять суток ареста, — всё так же спокойно предупредил Иржи. — А если нам придётся выламывать дверь, ремонтировать её вы будете за свой счёт.
Мушкетон неуверенно повернулся влево-вправо, будто раздумывая,
Макс невольно зажмурился, ожидая, что сейчас в тело вопьются какие-нибудь ржавые гвозди и кусочки нарубленного свинца — но ничего такого не произошло. Вместо этого из раструба вырвалось облако золотистого то ли пара, то ли дыма, в котором виднелись алые прожилки, и, быстро разрастаясь и распухая, превратилось в упитанного дракона, стоящего на задних лапах. Дракон повёл увенчанной рогами головой, оскалил зубастую пасть и, принюхиваясь, высунул раздвоенный язык.
Десятка отпрянула, пикинёры выставили вперёд пики, мушкетёры уже клали мушкеты на сошки и брали дракона на прицел. Максим, открывший один глаз, с удивлением покосился на приятеля: Шустал стоял на том же самом месте, невозмутимо скрестив на груди руки.
Дракон кинулся вперёд. Капрал выбросил ему навстречу ладонь, в воздух взметнулось облачко розоватого порошка. На лету оно оформилось в большой и очень красивый цветок, похожий на орхидею. Драконья морда замерла над цветком в каких-то сантиметрах, продолжая принюхиваться и скалить зубы. Затем чудище тоненько заворчало, протянуло когтистые лапы и, осторожно взяв цветок, принялось баюкать его.
Младший страж в полном изумлении рассматривал эту картину: дракон с орхидеей в руках уменьшался на глазах, пока не стал размером с кошку — а потом с лёгким хлопком осыпался на камни мостовой горсткой золотистой пыли, в которой виднелись алые и розовые крупинки.
— Умный, да? — послышался со второго этажа все тот же ворчливый голос. — Чтоб вас всех хохлики драли. Не стреляйте. Выхожу.
Глава 9
Кладбищенское дело
— Что это было? — тихонько поинтересовался у приятеля Максим, когда они направились к дверям дома Фауста, ожидая выхода хозяина. Десятка выстроилась полумесяцем чуть позади своего командира.
— Порошок магистра Ди.
— Джона Ди? — Макс уже не слишком удивлялся.
— Ага. Они там у себя, на Златой уличке, чего только не готовят.
— Ты заранее знал, что Фауст напустит на нас дракона?
— Конечно, нет, — покачал головой Шустал. — Этот порошок в принципе отменяет алхимическое превращение. Дым — дракон — порошок — пыль. Как-то так. Я был уверен, что Фауст не станет банально палить в стражников, за такое дело его бы уже завтра вывели на эшафот. А дракон — поди ещё докажи, что он был, и что он был выпущен с умыслом причинить вред. Да, скорее всего, Фауст и не думал всерьёз вредить нам, просто попытался пугануть наудачу.
— А мне такую штуку можно?
Иржи усмехнулся.
— Нельзя. Это часть офицерского снаряжения. Можно купить за свой счёт, но будет очень уж дорого. В свободной продаже алхимики не постесняются содрать три шкуры, а нас они снабжают бесплатно, по особому императорскому указу.
— Неплохо.
— А то. Иначе бы казна
— Пан капрал, а на Градчаны пускают? Ну там погулять, посмотреть?
— Конечно, пускают. Только в сам Град не войти, а вокруг — гуляй на здоровье. А чего там смотреть? То же самое, что и везде — люди, нелюди, дома, лавки, улицы, площади, храмы. Да где этот проклятый чернокнижник? — повысил он голос. — Пан Фауст! Не задерживай нас!
Загремели засовы и дверь дома открылась. На пороге появился низенький человек, одетый во всё чёрное. Колет его был щедро расшит выполненными серебряной нитью загадочными символами, такие же рисунки покрывали короткий чёрный плащ, наброшенный на плечи. Островерхую чёрную шляпу с широкими полями украшало ярко-алое перо. Несмотря на рост и статус арестанта, держался человек с вызывающим высокомерием.
— Чего орёшь? Не в портках же мне с вами таскаться по городу! — ворчливо бросил он Шусталу. Тот пропустил реплику мимо ушей, махнул рукой, и Фауста окружили четыре пикинёра. Мушкетёры по двое пристроились впереди и позади этого каре, ещё двое пикинёров встали по бокам. Чернокнижник хихикнул:
— Боитесь? Правильно боитесь. Нечего хватать невинных людей! Попомните ещё меня!
— Уймитесь, пан. Пока не наговорили себе ещё на десять суток. В довесок к вашему дракону.
— Ваши трудности, что простейшие фокусы принимаете за чистую монету и стрекаете от них, как зайцы от своры! — пренебрежительно отозвался Фауст. — Фокусы в нашем славном городе не запрещены!
— Ваша правда, — хмыкнул Иржи, и шествие двинулось обратно в Старое Место.
Пражане провожали стражников и арестанта взглядами. Как заметил Максим, большинство смотрело с улыбками — похоже, слава чернокнижника, как склочника и постоянного участника всяческих скандалов, была хорошо известна жителям Нового Места. Фауст же шествовал с гордо поднятой головой, время от времени благосклонно кивая какому-нибудь солидному на вид торговцу или ремесленнику. Те в ответ, как правило, приподнимали свои головные уборы, или также ограничивались кивком, хотя были и исключения.
К примеру, здоровенный детина, способный дать фору по ширине плеч самому пану Модрову, но при этом определённо принадлежащий к человеческой расе, и занятый торговлей свиньями, зло сплюнул в ответ на приветствие чернокнижника. Существо с синеватой кожей, крохотными глазками и очень длинным носом на узком вытянутом лице, перекладывавшее пучки трав на своём прилавке, демонстративно отвернулось. Фауст эти знаки пренебрежения заметил, но виду не подал.
В Старом Месте на процессию обращали уже куда меньше внимания, хотя и здесь, похоже, многие знали чернокнижника как минимум в лицо. Вообще-то Максим уже начал привыкать к тому, что большой, плотно населённый и шумный по местным меркам город Прага, был, если применять к нему стандарты XXI века, не крупнее какого-нибудь спального микрорайона. Причём даже не в мегаполисе, а в самом обыкновенном миллионнике. Так что большинство его жителей неизбежно оказывались знакомы — по меньше мере, «шапочно» — а уж своих ближних соседей на окрестных улицах знали досконально и поголовно, со всей их родословной и связями.