Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— Тут коршун подарил мне перья, — сказал он приятелю.
— А мне ворон отдал свои на летненской переправе, — отозвался Шустал. — Просто сел на поручень парома прямо передо мной, каркнул — а когда взлетел, на настиле остались перья.
— Мой сбросил их из гнезда. Слышишь?
— Ага. Что-то прошуршало.
— Это он возится. Точнее, она. Думаю, это была самка. Вроде бы у коршунов самцы в гнезде не сидят?
До могилы с ангелом на памятнике от дерева было рукой подать. Они тщательно осмотрели и надгробие, и всё вокруг, но снова безрезультатно.
— Так и ночь закончится, —
— Может, она только того и ждёт, — недовольно отозвался он. — Если ещё слаба, постарается не лезть на рожон, пока не наберёт сил. А при дневном свете мы не найдём ни её, ни гроб.
Со стороны старого вяза долетел знакомый крик коршуна, только в этот раз он был более высоким и протяжным. Макс машинально повернул на звук голову. Потом нахмурился, задумавшись. Потом, словно ошпаренный, отскочил от памятника, и побежал к дереву.
— Иржи! — забыв про субординацию крикнул он. — Я, кажется, понял!
Шустал и Ульрих устремились следом.
— Чего ты понял? — допытывался приятель.
— Не горизонтально, а вертикально! Вертикально, понимаешь? Так ведь и места меньше нужно!
Они уже были у вяза. На дереве снова прошуршала в своём гнезде птица.
— Ищи дупло. Кто сказал, что гроб нельзя поставить, а надо обязательно класть? Нельзя в освящённую землю, но никто не говорил, что нельзя засунуть в дупло! Посмотри, сколько тут старых деревьев — наверняка в каком-нибудь из них отыщется подходящий тайник.
— Ты с чего это такое надумал? — поинтересовался Иржи, поднимая свой факел, насколько мог, вверх, и всматриваясь в перекрученный, будто покрытый глубокими морщинами, ствол зелёного гиганта.
— Так ведь есть же сказка, про Соловья-разбойника. Он как раз жил в дупле. А если гроб маленький…
— Пан капрал! Вон там, выше, большая развилка! — позвал Ульрих.
Шустал и Макс подошли к нему и всмотрелись туда, куда указывал пикинёр. Метрах в четырёх над землёй толстый ствол разделялся на несколько стволов потоньше, как будто причудливая искривлённая рука тянула к небу длинные пальцы.
— Надо проверить. Ульрих, подсади меня, — попросил Максим. Пикинёр воткнул свой факел в землю, прислонил протазан к дереву, опёрся спиной о ствол и подставил сцепленные в замок ладони. Макс вскарабкался ему на плечи и оказался головой вровень с развилкой. Ульрих покряхтывал и придерживал его за ноги, чтобы тот не свалился. Младший страж поднял повыше руку с факелом — и увидел в самом центре развилки тёмную дыру, уходящую вглубь ствола.
— Есть! — крикнул он вниз. — Иржи! Тьфу… Пан капрал! Тут дупло! Наверное, дерево когда-то раскололо бурей. Что внутри — не видно, но дырка большая, даже я, пожалуй, смогу пролезть. Подтолкните меня, что ли, вдвоём? А то не дотянусь до веток, чтобы ухватиться.
Снова зашуршало в
Глава 11
Снова на Кампе
Как и предупреждал командор, ламия имела вид женщины. Совершенно обнажённая, она сидела чуть выше первой развилки, между двух расходящихся ветвей, и с ленивым любопытством разглядывала младшего стража. Женщина была хороша, она вызывающе выставила грудь и чуть приоткрыла чувственные губы, которые — это было видно даже в метущемся свете факела — были ярко-алыми. Глаза ламия слегка прикрыла, но всё равно Максим разглядел, что зрачки у неё кошачьи.
Вообще в этом существе даже в человечьем обличье было что-то от кошки. Какая-то настороженность, затаённая угроза; когти, до поры спрятанные в мягких подушечках лап. Макс кошек любил, но сейчас, ошеломлённо разглядывая ламию, не мог избавиться от чувства иллюзорности. Что-то было не так, но что именно — парень не понимал.
Кошачьи глаза блеснули, словно отразив чудом пробившийся через облака и листву свет молодого месяца, и младший страж почувствовал, как его неудержимо повлекло к этой женщине. Весь её вид говорил о желании, готовности отдаться — только поднимись наверх, сделай каких-то пару шагов. Вот если бы это железо не мешало. Зачем на нём кираса? И палаш у пояса, только лишний вес.
— Эй! Ты чего там копаешься? — позвал снизу голос Иржи. Какого ещё Иржи? Она только его, нечего тут другим делать.
— Всё в порядке, — отрешённым тоном отозвался Максим, оглядывая развилку в поисках ветки, за которую можно было бы ухватиться, чтобы подтянуть себя наверх. — Надо залезть.
Залезть. Он что-то хотел сделать, надо было залезть и сделать. Ну да, приблизиться к ней, она ведь ждёт. Женщина чуть откинулась назад, выгибая спину — и парень почувствовал, как вдруг пересохло в горле. Да, надо вскарабкаться. А кто там внизу?
— Макс! Ты не влезешь с факелом, не дури, ещё сорвёшься. Спускайся, позовём Фишера и поищем какую-нибудь лестницу.
Фишера? На кой тут ещё Фишер? Максим завертел головой чуть быстрее, но ветки были слишком высоко. А женщина всё так же, призывно поглядывая на него, сидела в какой-нибудь паре шагов выше. «Ты и я, — обещали её глаза. — Только ты и я».
Внезапно откуда-то из глубин памяти всплыло старческое лицо с грустными черепашьими глазами, всегда потупленными, смотрящими в пол. Образ этот словно наплывал на лицо ламии, смешивался с ним — и в какой-то миг проступил поверх, чётко и ясно, скрыв чувственные губы, кошачий взгляд и выжидающую улыбку.
«Я ж женат! — подумалось Максу, и он даже усмехнулся. — Тесть мне за такие похождения голову оторвёт!»
И наваждение отступило. Во взгляде женщины промелькнуло недоумение, а следом и беспокойство — она почувствовала, что её воля столкнулась с чем-то более сильным, но не понимала, как такое вообще могло произойти. Младший страж сглотнул, отвёл в сторону правую руку с факелом и попытался левой нашарить на поясе рукоять палаша. Ламия уже не улыбалась: уголки губ медленно приподнимались, открывая ряд острых и длинных зубов, а в кошачьих зрачках полыхнул гнев.