Когда в терновнике некому петь
Шрифт:
– На, пей.
– Знаешь...
Мама сделала несколько глотков и поставила чашку на пол.
– Бывает, что Бог посылает нам испытания, однако при этом...
Она хотела сказать что-то еще, но пение мобильного, доносящееся из меховой кучи, заставило ее замолчать. Она переворошила шубу, пошарила руками по ковру и наконец, найдя под шапкой оброненный телефон, схватила его и быстро ушла к себе в комнату.
– Нет, нет и нет!
– спустя секунду донесся до Глеба ее крик.
– Этого больше не будет. Никогда. И не говори мне, что не произошло ничего страшного! Это хуже смерти. Понимаешь?.. Да, я знаю... мы оба этого
Потом из комнаты донеслись всхлипывания. Сначала едва слышные, потом сдавленные и более громкие, они продолжались и продолжались. Ждать окончания этого процесса было бессмысленно. Глеб повесил шубу, отнес на кухню чашку и ушел к себе. Ему вдруг стало интересно понять, что именно он сам думает обо всем случившемся.
Между ними что-то было? Да, это очевидно. Но, кажется, в этом нет его или ее вины - они оба этого хотели. Тогда отчего эти слезы? Разве все так непросто? Встретились, соединились. Ах да... Никодим же монах! От этой мысли Глебу стало жутковато. Что-то уж очень запросто батюшка нарушил обет. Мама, конечно, вполне себе ничего, выглядит неплохо. И эта депрессия ее не изменила... Но соблазнить священника!!! Тут одного обаяния мало. Значит, гниловат оказался любимец прихожан. Любопытно... И что будет дальше? Станет ли мама дописывать икону? Или это происшествие равносильно окончанию ее контракта?
Мысли толкались у Глеба в голове, сменяли одна другую и никак не выстраивались в четкую картину происходящего. Наконец после часа размышлений его скрутил сон, разрушив нестройную череду возникающих вопросов.
Как всегда, будние дни казались извращенной пыткой, а неестественно медленно приближающиеся выходные - временем освобождения из колонии строгого режима. Уроки, контрольные, домашние задания... Глеб пытался относиться к этому спокойно, но иногда срывался и начинал сетовать на горькую и незавидную долю совсем не мирского человека, которого обстоятельства заставляют жить по светским правилам.
В пятницу он был готов начать жаловаться маме на свои тяготы, но, придя домой, застал ее спящей. Вот так так! Мало того, что все последние дни она ходила заплаканная и молчаливая, так еще и сейчас заснула среди бела дня - именно тогда, когда ему необходимо выговориться. Все идет криво и косо. Вроде бы был момент, когда ей стало лучше, а теперь опять она лежит, не работает и льет слезы. И из-за чего теперь? Снова похороны деда? Или история с Никодимом?
В задумчивости Глеб стал крутить по гладкой поверхности стола мамин мобильник, который она забыла на кухне, а потом, повинуясь какому-то внутреннему порыву любопытства, стал читать входящие сообщения. Оказалось, что все они были от Никодима и на разные лады обыгрывали одну и ту же тему.
"Привет. Подойди к телефону. Нам надо поговорить", "Не будь дурой! Судьба посылает тебе счастье и любовь, а ты отказываешься!", "Думаю о тебе постоянно. Не могу служить литургию - хочу тебя все время", "Давай встретимся и будем вместе", "У меня сегодня свободный вечер. Буду ждать твоего решения".
В отправленных же Глеб нашел лишь одну эсэмэску, написанную сорок минут назад: "Не могу без тебя жить. Подъезжай в десять". И именно в тот момент, когда он читал ее, на телефон снова пришел привет от батюшки: "Не могу без
Значит, роман продолжается. Глеб разогрел в микроволновке суп и замер над тарелкой с ложкой в руке. Это хорошо или плохо? Представив себя патриархом, он сдвинул брови. Таких, как Никодим, следовало бы расстригать или, в крайнем случае, ссылать в отдаленные монастыри поближе к полярному кругу. Но поскольку эта история, скорее всего, не будет предана огласке, святоша останется в городе и будет строить из себя праведника. А раз так... А раз так! Глеб встал и прошелся по кухне. А раз так, то надо во что бы то ни стало отыскать в этом выгоду для себя. Да... Пусть они будут вместе. Пусть Никодим рассказывает ей о своей запретной любви. И если все это будет продолжаться, то батюшка, повинуясь инстинктам, продолжит свои заигрывания. Сначала четки, потом, глядишь, еще что-нибудь. Ведь он не последний человек в монастыре, а значит, к его мнению прислушиваются.
Глеб снова сел за стол и пододвинул к себе суп. А не сменить ли ему духовного отца? Да. Это неплохая идея. Отец Дамиан сделал свое дело - привел мальчика в алтарь. А теперь нужен некто, кто сделает из этого мальчика полноценного члена братии. Вот! Начинают сбываться мечты, и воплощаются надежды. Возможно, сам Господь Бог услышал его молитвы и таким странным образом решил помочь? Это удивительно, но, как говорится, пути Господни неисповедимы...
– Ты еще не пообедал?
Мама неожиданно появилась в дверном проеме.
– Как дела?
– Нормально.
– Знаешь, я, наверное, сегодня вечером уйду.
Она взяла со стола телефон и пролистала эсэмэску.
– Ты что, мои сообщения читал?
– ее голос звучал безразлично и вяло.
– Прости.
Она села возле двери и на несколько секунд закрыла глаза:
– Осуждаешь?
– Нет, - Глеб помотал головой.
– А почему?
– Не знаю. Наверное, мне не до этого.
Потом они поговорили о школе, обсудили учителей и, перескочив на монастырские дела, закончили разговор планами на выходные.
А дальше был остаток дня, какой-то немыслимо снежный вечер, игуменский "форд" под окнами и мама, красивая, но грустная. Она ушла, укутанная в свою непонятную печаль, а потом, когда часы пробили час ночи, вернулась и заглянула к Глебу в комнату.
– Ты спишь?
– Нет.
– Я завтра приду в монастырь. Невозможно, знаешь, невозможно так жить.
Она села на край дивана и принесла с собой терпкий запах мужского одеколона.
– Мы договорились. Он будет исповедовать, и потом... Потом мне надо будет причаститься. Кто служит в воскресенье литургию?
– Никодим.
– Ах да. Ведь он говорил мне. Ну, значит, так и будет. Сам нагрешил, сам грех отпустил.
Она поцеловала Глеба в макушку и ушла, осторожно прикрыв дверь.
Суббота преподнесла приятный сюрприз. После трапезы Глеба подозвал к себе епископ и сказал, что отныне благодаря трудолюбию и стараниям в исполнении послушаний ему разрешено ходить на службы в подряснике.
Это был триумф! Правда, триумф явно не случайный. Владыка, который раньше не особенно обращал внимание на Глеба, вряд ли бы самостоятельно додумался до такого поощрения. Здесь чувствовалось чье-то вмешательство. Но чье? Никодима? Ответ не заставил себя ждать.