Когда в терновнике некому петь
Шрифт:
– А ты знаешь, оказывается, я не первая женщина, с которой Никодим нарушил обет!
– мама сказала это с вызовом в ответ на рассуждения Глеба о том, что Никодима из-за его знания литургики стоило бы назначить благочинным монастыря.
– Да?
– Глеб опешил.
– Представь себе. Он так мимоходом мне об этом рассказал. Представляешь, у него много лет была любовница, еще в те времена, когда он возглавлял сельскую церковь. И так он жил. Нагрешит, покается, нагрешит, покается. Система-то у него отработана. А я думала, что являюсь чем-то из ряда вон выходящим в его судьбе. Но оказалось, я встречаюсь с обычным блудливым монахом.
–
– Глеб махнул рукой.
– Ты все время обзываешь его. А ему нелегко.
– Нелегко, нелегко...
– она грустно рассмеялась.
– Бывают истории красивые, как у "Поющих в терновнике", а бывают уродливые, как у нас.
– Что за терновник?
– Такой дамский роман о любви женщины и католического священника.
Читать женскую книжку даже ради того, чтобы провести параллель с их историей, Глебу не хотелось, поэтому он скачал краткое содержание произведения и ознакомился с идеей. Никаких выводов для себя он не сделал, а только утвердился во мнении, что и мама, и Никодим - жертвы обстоятельств. Он стал еще больше за них молиться и однажды даже попросил Бога дать им передышку друг от друга. Вскоре его просьба была услышана.
– Я уезжаю на Афон, - заявил маме Никодим спустя пару дней после Пасхи.
– Надо окончательно понять, хочется мне там жить или нет.
Они втроем пили чай на кухне, поэтому Глеб стал свидетелем этого разговора.
– А тебе дурно не станет?
– рассмеялась мама.
– В каком смысле?
– Ну, ты уже раз сто повторил, что устал от церкви. А тут вдруг святогорские путешествия. Съездил бы куда-нибудь к морю, переключился.
– Нет, - батюшка вдруг стал принципиальным.
– Не надо мне никаких светских вояжей. Я поеду молиться в Свято-Пантелеимонов монастырь, в Ватопед, в лавру. Да и вообще. За меня платит мой духовный сын, бизнесмен Сергеев. Так что очень даже выгодно - две недели за счет благодетеля...
Следующие четырнадцать дней мама только и делала, что получала и отправляла телефонные сообщения. От расставания ей стало намного хуже, подобно тому как становится плохо наркоману без привычных доз героина. И всякий раз, когда у них с Глебом заходил разговор о Никодиме, она вздыхала и говорила: "Скорее бы он вернулся".
Зато в монастыре воцарилось умиротворение. В алтаре никто не смеялся, не рассказывал пошлых анекдотов, да и вообще не разжигал междоусобных настроений, как это обычно делал Никодим. Все молились и изредка удивлялись вслух, сколь тихо и спокойно в обители без главного смутьяна. Он же духовно отдыхал на святом полуострове и радовал себя далеко не пуританскими мыслями.
– Да! Алло!
– Мама схватила телефонную трубку и убежала к себе в комнату.
– Откуда ты звонишь? Очень плохо слышно... Хорошо... Сейчас...
Она прикрыла дверь и включила громкую связь.
– Я в Пантелеимонове монастыре, - донесся до Глеба шипящий и прерывистый голос Никодима.
– Соскучилась по тебе смертельно. Нет уже сил ждать.
– А я? Ты думаешь, мне легко?
– он рассмеялся.
– Зря я уехал так надолго. Вот сижу тут, смотрю на море и думаю, думаю... Эх, тебе и невдомек, какие мысли меня посещают. Такие сексуальные подробности наших свиданий. Ты даже и вообразить не можешь.
– То есть ты сидишь в монастыре и рассуждаешь о таких вещах?
– Да, я много думал и пришел к выводу, что не могу жить без женщины. И наплевать на то, ты это будешь или кто-то другой. Просто я так устроен.
– Ну ясно...
–
– А Афон? Что ты решил?
– Да, я решил!
– Никодим крикнул это так, будто выступал на митинге.
– Больше никогда сюда не вернусь! Народ здесь зомбированный, потерянный. Монахи деградировавшие. Да и группа бизнесменов, которые со мной поехали, тоже опускаются все сильнее. Я просто поражаюсь, как православие плохо влияет на свободу. Люди катастрофически теряют себя. А я не хочу, понимаешь, не хочу! Я свободный художник!!! Да, ну вообще...
– он на секунду прервался, а потом вдруг перевел тему: - Скажи, что тебе привезти? Только не говори, что нечто религиозное. Надоело мне это все. Мечтаю купить тебе нормальный человеческий подарок...
Мама хотела было что-то ответить, но тут связь прервалась, и в ее комнате стало тихо. Немного побыв в одиночестве, она пришла к Глебу и сказала:
– Никодим звонил с Афона, нес какую-то чушь.
Ее горький вздох заставил его оторваться от компьютера.
– И как мне прекратить этот роман? Как? Скажи?
Глеб пожал плечами:
– Понятия не имею.
Мама села в старое дедово кресло и погладила подлокотники.
– Знаешь... Он как фантастическая радиоактивная змея... Отравляет все, к чему прикасается. И религию он тоже отравил... Я поймала себя на мысли, что больше не могу нормально молиться. Да и вообще... Вопрос о православии вызывает у меня физическую боль. В голове сумбур и голоса. Снятся разные святые. Одни говорят, что я орудие, с помощью которого Никодима наставляют на праведный путь. Другие уверяют, что мне необходимо сделать все возможное, чтобы он вышел из церкви. Чему верить? А?
– Обычно священники советуют читать молитвы. Но в этом случае...
Глеб посмотрел на ее растрепанные волосы с серебристыми нитями давно не крашенной седины.
– Наверное, они посоветовали бы тебе что-то другое. Не знаю, какие святые приходят к тебе во сне, но одно могу сказать наверняка. Никодим - это испытание, которое послано Богом. А пройдешь ты его или нет, зависит от тебя.
– Наверное, ты прав.
Мама встала и медленно подошла к окну.
– Только вот испытания бывают такие, которые очень трудно выдержать. От этого игумена можно и счеты с жизнью свести, но такой финал будет уж совсем не богоугодным делом...
В пятницу Никодим вернулся с Афона и прямо с самолета приехал в гости.
– Привет, Глеб! Где мама?
– радостно спросил он, бросая толстый рюкзак на ковер прихожей.
– Скоро придет, в магазин пошла.
– Ну и отлично.
Он прошел на кухню и бесцеремонно поставил на плиту чайник.
– Сейчас я тебе подарки вручу.
Вернувшись в коридор, батюшка шумно покопался в своих вещах и вытащил бренчащее бубенцами кадило непонятной формы и набор греческого ладана.
– Вот, сын мой, благословляю тебя на каждение. Теперь сможешь читать молитвы и кадить в свое удовольствие. А! Вот и она!
Он повернулся к двери и улыбнулся маме, которая от неожиданности чуть не уронила пакет с продуктами.
– Ты приехал раньше? Почему?
Они на секунду обнялись и быстро отошли друг от друга.
– Проходи, сейчас будем есть. А это что?
– она посмотрела на Глеба, звеневшего замысловатым подарком.
– Кадило. Теперь у вас тут все пропахнет ладаном. Это, знаешь, как барабан принести. Этакий подарок родителям. А для тебя у меня тоже кое-что есть. Вот!