Когда в задаче одни неизвестные
Шрифт:
— Пожалуйста, я распишусь, — согласился Шамов. — Только зачем все это? Какие-то формальности...
Ему не ответили. Бондарев еще ближе пододвинул протокол к Шамову. Тот расписался.
— Вот так, — кивнул Сарсенбаев. — А теперь расскажите, как вы проводите свои вечера.
— Зачем все это?
Сарсенбаев помедлил.
— Гражданин Шамов, и чего вы попусту отнимаете время и у нас, и у себя. Ей-богу, будет легче и лучше, если вы без всего этого лишнего станете отвечать на наши вопросы... Еще раз прошу: расскажите, как вы
— Когда — в поездке... А когда дома — в кино сходим с Оксанкой, с женой, иногда на концерт... Ну, и телевизор.
— А с друзьями?
— Бывает, и с друзьями собираемся.
— И как, без спиртного?
— Ну, зачем же? Не напиваемся, а по сто пятьдесят бывает. Еще пивка... Только не пойму — зачем все это? Я же не алкоголик какой-нибудь... Нет, никак не разберусь.
— Снова прошу: давайте не будем так, — доброжелательно сказал Сарсенбаев. — Как уже обещал, все разъясним. А пока припомните, пожалуйста, с кем вы за последние дни пили пиво.
Шамов искоса глянул на Айдарова, на Кучеренко.
— Это, наверно, о вчерашнем... Да, посидели в ресторане, попили пивка с Сенькой Плаховым — привязался ко мне сосунок.
— Так, хорошо, — ровно сказал Сарсенбаев. — А теперь расскажите, как и с кем вы провели вечер и ночь с десятого на одиннадцатое сентября, — что делали, с кем встречались.
В глазах Шамова что-то дрогнуло.
— Это, значит, позавчера? — помог он себе. — Так... В обед вернулся из поездки. Поспал так до восемнадцати. Потом пошел в депо, поговорил с Петькой Комковым. Потом Петька пошел со своим шефом принимать тепловоз — четный они повели. Я отправился на вокзал...
— В какое время это было, поточнее.
— Я что-то не помню. В двадцать один, что ли...
— А зачем вы пошли на вокзал?
— К Ташкентскому хотел.
— Встречали кого или провожали?
— Да так... Жена дежурила, я уже отоспался. Так просто.
— Каким путем шли от депо к вокзалу?
— Не понимаю вопроса...
— Разъясню. От депо можно пройти улицей, но это будет дальше, а можно и прямо по путям. Так где вы шли?
— Я?.. По улице... Нет, я хотел сказать: по улице локомотивщики не ходят.
— Очень хорошо. Значит, идете по путям, минуете один состав, другой, видите...
Шамов еле приметно вздрогнул. Но сразу нашелся, спросил:
— Что вы хотели сказать?
— Хотел сказать, — мигом подхватил Сарсенбаев, — вы видите, как ранили ножом человека.
— Я не видел! — И сразу Шамов осекся. Вымученно улыбнулся. — Теперь понимаю, это Сенька Плахов трепанулся...
— Так видели вы или не видели, кто ударил Мамбетова ножом?
Шамов постарался рассмеяться.
— Сразу понятно — трепло, мальчишка. Да я же ему так, подзавести, а он думает — правда!
— Гражданин Шамов, — твердо перебил Сарсенбаев, — пока еще не поздно, вы можете изменить свои показания. Предупреждаю: за сокрытие преступления, а равно за сокрытие преступника
— Чего мне думать? Подвыпил я немного — и решил подзавести сосунка. Нравится ему, бегает за мной, как хвостик...
— Это ваше окончательное показание?
— Конечно. Какой еще разговор?
— Хорошо. На сегодня поставим точку. Но вы еще потребуетесь, чтоб завершить следствие, поэтому, пожалуйста, подпишите предупреждение о невыезде.
— Какое предупреждение?.. Я в отпуске.
— Сожалеем, но с Черным морем придется повременить...
Старший лейтенант Павлычев
Павлычев установил: двое из тех, что проходили по одним делам с Мамбетовым, — снова в колонии. Пятеро выехали из пределов области, куда — неизвестно. Тут пока ничего не поделаешь, да и вряд ли они имеют какое-то отношение к убийству Мамбетова: давно уже выехали. Из всех «подельников» Звонаря-Мамбетова остался один Имангали Кривой, к нему и шагал Павлычев.
На стук вышла пожилая женщина — видимо, мать Имангали. На вопрос Павлычева разразилась целой тирадой:
— Я за ним смотрю, за ишаком пустым? Я смотрю?.. Или он меня спрашивает? Все вы грамотные нынче. Все вы...
Павлычев внутренне ухмыльнулся и внезапно решил созоровать на манер Ходжи Насреддина. Поправил цветастый галстук, приосанился.
— Я долг ему принес, вашему Имангали.
Но мать Кривого это нисколько не успокоило.
— А мне что — долг, не долг? — кричала она. — Я при чем? Сам занимает — пусть сам и отдает. Я ему на всякие там бутылки не дам. Пусть так и знает — не дам.
Павлычев подождал, когда женщина несколько успокоится.
— Где же он все-таки, Имангали? — спросил как можно дружелюбней.
— В совхоз уехал.
— В какой?
— «Теренозекский», в Чаган.
— И к кому же?
— А, один там... Кино показывает.
— Киномеханик?
— Да, показывает.
— Как его фамилия?
— А я помню? Кино показывает.
— Ладно, понятно. А когда он уехал?
— Вчера уехал.
Больше не было нужды о чем-то расспрашивать, да и не очень-то порасспросишь. Уехал вчера — значит, в момент свершения преступления был в городе. Может быть, тут и надо искать убийцу?
Павлычев вышел на перекресток улицы Гоголя и проспекта Коммунистического. На счастье, тут, у мотоцикла с коляской, прохаживался старшина с полосатым, черно-белым жезлом.
— Привет, браток, — подошел Павлычев, доставая удостоверение.
— Не надо документов, товарищ старший лейтенант, — улыбнулся старшина, взяв под козырек, — я вас и так знаю.
— Откуда вдруг? — удивился Павлычев.
— Я был на областных соревнованиях по самбо, вы там второе место взяли.
— А, вон что, — как хорошему знакомому, улыбнулся теперь Павлычев старшине. — Что, тоже интересуешься?