Когда в задаче одни неизвестные
Шрифт:
Шурагазиев легонько покивал.
— Верно говоришь, будем искать истину, это наша работа, будем... Но вот какая штука... Ты обижаешься, что мы, представители власти, все еще держим тебя под наблюдением, — вон как наседал на меня. Ты считаешь себя таким же гражданином, как и все другие. Но настоящие граждане должны помогать следствию, а не мешать...
— Э, гнилой заход... Чего вы уговариваете? Чего агитируете?
— Ишь ты — агитируете... Ты на грех не наводи, я с тобой по-хорошему.
— А как потом перед ней, перед мужем? Засыплю я ее...
Шурагазиев поднял руку.
—
Нугманов вроде повеселел.
— Я вам верю.
— Спасибо, — кивнул Шурагазиев. И самым доброжелательным тоном: — Ну, давай, чего там.
— Кадиша... Мы с ней дружили. Потом ребята угнали с завода машину риса, продали — и я с ними пил. А все повесили на меня... Пошел я в отсидку. К Кадише подвалил один, взял ее на понт, наплел на меня всякое... Женились. Я вышел, увидались — она меня, только я...
Шурагазиев готов был улыбнуться — а парень-то ничего. Не удержался, сказал:
— Вот видишь, как к тебе относятся, а ты хотел свою жизнь поломать... Подумай только.
— Да, любит, наверно, — посветлел парень. — И мы хотели вместе жить, она хочет уйти от мужа. Но пока с матерью Кадише не фартит, никак не уговорит ее Кадиша — ребенок-де, и вообще расходиться нехорошо, у казахов не принято... Позавчера вечером и всю ночь я и был у Кадиши... А нынче, в обед, должен приехать ее муж — как же проверить? Как зайдете, при муже?
— Ох, парень, не впутывай ты меня в свою личную жизнь, сами разбирайтесь, втроем. — Шурагазиев заметил: Нугманов нахмурился, замолчит еще опять: — Да, да, с Кадишой сами решайте, — поспешил капитан. — Это хотел сказать. Только по закону делайте... А проверять... Есть у Кадиши близкая подруга?
— Правильно! — весело сверкнули глаза парня. — Есть, Гульсара... Она сейчас должна быть как раз одна — на смену ей вечером, а мать уехала к старшему сыну.
И вот капитан Шурагазиев сидит у Гульсары, ждет, когда придет Кадиша... Временами щемило сердце, вроде бы давало перебои — вот черт, неужели так сказались нервные нагрузки последних дней?.. А Кадишу эту следовало бы приструнить. Но это после, сначала проверить алиби Нугманова. Потом надо сказать: пусть делают все по закону, если любовь. Закон один для всех. Да, один. Пусть не крутят.
Кадиша была весьма привлекательной. Маленькая, ладная. Белое лицо, пухлые нежные губы, милая родинка у краешка верхней губы.
— Кадиша, — сразу сказал ей Шурагазиев, как только Гульсара оставила их вдвоем, — вы, надеюсь, понимаете, что я, работник милиции, по пустячному делу не стал бы вас беспокоить?.. Понимаете?..
Женщина кивнула, откинулась на спинку стула.
— Да, дело очень серьезное... Прошу, скажите: не было ли у вас позавчера вечером гостей?
Бледное лицо молодой женщины стало совсем белым.
— Что, милиция... Кто сказал?.. Известно?..
— Да, нам многое известно... А теперь, поймите, это очень серьезно...
— Что, муж писал в милицию?
— Слушай меня внимательно, Кадиша. — Шурагазиев боялся, что женщине сделается дурно. — Слушай очень внимательно. Один человек обвиняется в убийстве...
— В убийстве?.. — глаза Кадиши округлились.
—
— Он был у меня! — крикнула, перебивая, женщина.
— Кто — он?
— Умырзак.
— Фамилия?
— Нугманов.
— Работает?
— На комбинате стройматериалов.
Подполковник Сарсенбаев
— Вы — Шамов Геннадий Филиппович?
— Да, я Шамов, Геннадий Филиппович... Только объясните, почему ваши сотрудники грубо обошлись со мной? Почему, на каком основании принудили. Почти насильно притащили сюда?
Сарсенбаев коротко глянул на Айдарова, Кучеренко, на Бондарева — видали, какой задиристый? Шамову твердо сказал:
— Давайте сменим тон, так разговора у нас не получится.
— Ну, тон — пожалуйста, — потише уже возразил Шамов. — И все-таки почему меня почти насильно...
— Что значит «почти?» И в чем вы видите насилие?
— А в том. Мне нечего тут делать, я не хотел идти, а этот ваш: «Идемте по-хорошему или доставим под конвоем».
— Так вот, молодой человек, прежде, чем нервничать, надо разобраться, что к чему, надо знать хотя бы элементарные положения нашего права. — Сарсенбаев достал из стола небольшого формата книжку в синем переплете. — Видите, — повернул лицевой стороной к Шамову, — Уголовно-процессуальный Кодекс Казахской ССР. — Полистал. — Вот, читаю: «Статья 116. Каждый гражданин, вызванный в качестве свидетеля, обязан явиться и дать правильные показания. При неявке свидетеля по неуважительным причинам он может быть подвергнут приводу или привлечен к уголовной ответственности...» Понятно или, может, дополнительно дать какие-то разъяснения?
— Пусть так... Но вы должны объяснить, почему меня задержали.
— Растолкуем. Но пока, как видите, приходится объяснять вам кое-что другое. К сожалению... — Сарсенбаев чуть помедлил. — Итак, Шамов Геннадий Филиппович.
— Я уже говорил. Да, Шамов Геннадий Филиппович.
— Год рождения?
— Пятьдесят второй.
— Где работаете?
— В локомотивном депо. Помощником машиниста.
Сарсенбаев уже знал, что Шамов из локомотивного.
— Хорошо, — кивнул Шамову. — Предупреждаю: за дачу ложных показаний будете отвечать по статье 187 Уголовного Кодекса Казахской ССР.
— Какие вам показания? — снова занервничал парень. — Я ничего не знаю. Ни-че-го.
— Распишитесь в том, что предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний, — не обращая внимания на выкрик Шамова, сказал подполковник.
Капитан Бондарев — он вел протокол — пододвинул его к Шамову:
— Распишитесь. Вот здесь.
— Зачем мне расписываться?
Сарсенбаев усмехнулся.
— Представляете, и подобная ситуация предусмотрена законом, — сказал Шамову. — Если вы отказываетесь расписываться, мы так и фиксируем в протоколе — а вам от этого не лучше... Ведь человек, который собирается говорить только правду — что ему бояться этой самой росписи, как раз и требующей говорить правду?