Когда вмешалась жизнь

Энн Джуэл Э.

Тем не менее, оглядываясь назад, она не видела признаков. Сценарий «что я упустила» снова прокрутился в ее голове, как это происходило уже много раз за прошедшие годы.

Гас поморщился.

— Дерьмо. Тебе изменили.

Переведя внимание от прошлого на мужчину перед собой, она кивнула.

— Бл*ть. Прости.

— Не извиняйся. Я просто… — Она покачала головой. — Я просто пытаюсь увидеть правду в твоих словах, но безрезультатно. Думаю, я бы хотела, чтобы мне кто-нибудь рассказал.

— Изменило бы это результат?

— Я… я не…

— Как ты узнала?

Этот

образ врезался ей в память, не истертый временем.

Отчетливый.

Душераздирающий.

Разрушительный.

Неописуемый.

— Я застала их в постели.

Гас с шипением втянул в себя воздух.

— Вот дерьмо.

— Ммм-хм.

— Неопровержимое доказательство.

Она склонила голову набок.

— Неопровержимое? Это было величайшее предательство.

— Да, но если бы кто-то тебе рассказал, некая маленькая часть тебя — та самая, которая делала тебя слепой ко всем знакам, — усомнилась бы. Но ты увидела все своими глазами. Неопровержимое доказательство.

Никто никогда не заставлял Паркер с такой точки зрения подходить к данному вопросу.

— Давай кое-что проясним. Если бы у твоей жены был роман, и кто-то узнал об этом раньше тебя, ты бы не хотел, чтобы тебе рассказывали?

— Нет, черт возьми. — Он сделал еще один глоток пива. — Это моя жена. Моя жизнь. Не чье-то чертово дело.

— Вау… просто… вау. Это безумие. Ты предпочитаешь выглядеть дураком в глазах окружающих.

— Если я услышу от кого-то, что жена мне изменяет, то я уже дурак. Это ничего не изменит. А что, если с ней что-нибудь произойдет, какой-нибудь ужасный несчастный случай, и люди будут знать, что я был в курсе ее романа? Меня упекут в тюрьму за убийство жены на почве измены. Нет, спасибо. Придерживаться незнания — это счастье, пока я самостоятельно до всего не докопаюсь.

Паркер рассмеялась.

— Боже мой, это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышала.

— Случалось и постраннее. — Он пристально посмотрел на нее.

— Ты — псих. — Она встала и отнесла тарелки в раковину. — Не думаю, что когда-нибудь пойму… измену. Если ты любишь кого-то, твое сердце всегда должно одерживать верх над физическим желанием.

— Мы часто причиняем боль тем, кого любим больше всего… или тем, кого должны любить больше всего.

Он понятия не имел, как точно его слова попали в цель, проникнув глубоко в душу, в то место, где она питала такую ненависть к человеку, которого любила больше всех с самого рождения. Все думали, что она винит Калеба. Но не он жил в ее душе; это особое место всегда было отведено Пайпер.

— Вышедшие из-под контроля гормоны — это не оправдание. — Она ополоснула тарелки и поставила их возле раковины.

— Желание — очень сильное чувство.

Паркер потянулась к ручке холодильника.

— Я на это не куплюсь.

Прежде чем она успела понять, что происходит, Гас развернул ее и пригвоздил к дверце холодильника, грудь к груди. Он уперся руками по обе стороны от ее головы, а она прижала ладони к дверце чуть ниже бедер.

Она попыталась заговорить, но его глаза лишили ее последней капли уверенности. Теплое дыхание

Гаса коснулось ее губ, когда он облизнулся, зависнув на дюйм выше ее. Она открыла рот, чтобы запротестовать или закричать, но не издала ни звука.

— Паркер, — прошептал он глубоким хриплым голосом.

Стук в ее груди и тяжесть его тела мешали ей дышать. По телу Паркер разлилось тепло, но от звука — ощущения — ее имени, сорвавшегося с его губ, по коже побежали мурашки. Гас не двигался, но она чувствовала трепетание его пульса на каждом дюйме, где их тела соприкасались.

— Не думай, черт возьми… просто… — Он зажмурил глаза. — Скажи мне, что ты сейчас чувствуешь.

Страх.

Смущение.

Злость.

Волнение.

Возбуждение.

Он посмотрел в ее глаза, на которых уже выступили слезы.

— Скажи. Мне.

— Я… — Она медленно замотала головой.

— Ты боишься? — судя по тону его голоса, контроль, который он удерживал до сих пор, исчезал с каждым словом.

Паркер ощущала присутствие Гаса там, где не хотела — не должна была — чувствовать. В набухшей груди. Во влаге между ног.

— Да, — ее голос дрожал.

— Почему? — Губы Гаса зависли близко от ее губ. — Ты боишься меня?

— Я-я боюсь… — она с трудом сглотнула, — …себя.

— Почему? — Его правая рука скользнула на дюйм вниз, а затем переместилась к ее лицу.

Она закрыла глаза, почувствовав тыльную сторону его пальцев на щеке, шее и обнаженной коже руки. Ее соски уперлись в его грудь твердыми пиками, выдавая ее.

— Потому что я… — слова давались ей с трудом.

Гас преодолел последние несколько дюймов, разделяющие их, и втиснул колено между ее ног; его бедро потерлось о ее промежность, а рука переместилась с ее руки на подол ее футболки.

У нее перехватило дыхание от теплого касания его пальцев, ласкавших ее обнаженную кожу, ее совесть кричала, умоляя нарушить молчание. Ей нужно сказать ему остановиться. Они поступали неправильно. Он был дьяволом, наркотиком, а она не хотела быть грешницей и наркоманкой.

— Ты — что? — Его рука двинулась вверх по ее футболке, остановившись у края бюстгальтера, его колено немного сдвинулось.

Так. Чертовски. Неправильно.

— Смущена, — прошептала она.

— И? — Пальцы ласкали ее живот.

Ее мышцы сжались.

— Гас…

Она посмотрела на него и моргнула, отчего по щекам покатились слезы.

Он двигал коленом между ее ног, пока ее бедра непроизвольно не дернулись вперед. Она поморщилась, и на глаза снова навернулись слезы оттого, что тело опять ее предало.

— Скажи. Мне. — Стиснув зубы, он снова стал ласкать ее ногой, и она вновь подалась к нему бедрами.

Зажмурившись, Паркер вцепилась в его рубашку, борясь между необходимостью оттолкнуть и чем-то еще, слишком ужасающим, чтобы это признать.