Когда земли окутает мрак

Вуд Яна

Хейта замерла, медленно обернулась.

– Пообещай, что не лжешь.

– Я никогда не лгал тебе. – В глазах следопыта читался укор. – Правда о твоем отце не была моей, чтобы тебе ее открывать.

Внимательно выслушав, девушка молча кивнула.

– В ответе был Брон, – голос следопыта сделался тихим, почти строгим. – Он не открыл правду, когда имел шанс. Предпочел утаить. – Следопыт прищурился. – Но можно ли его в том винить? Чтобы поведать о таком, нужна отвага. И не вроде той, когда дерешься один на один с чудовищем. Или когда висишь на волосок от смерти. Нет! Нужна большая, бесконечная, безумная

отвага. Ибо сказать такое всё равно что умереть.

Гэдор в упор поглядел на Хейту и добавил мягче:

– Брон не желал причинить тебе зла. Ни тогда, ни сейчас. И глубоко в сердце ты сама знаешь это. Он молчал, потому что боялся причинить тебе боль. И боялся потерять. Ведь ты ему очень дорога. Согласись, так себе преступление.

Следопыт умолк. В воздухе морозным инеем разлилась настороженная тишина. Все взгляды приковались к Хейте. Только волк-оборотень так и стоял, не поднимая головы.

Жемчужные глаза девушки глядели более ясно, точно в лицо ей плеснули родниковой водой. Она долго собиралась с ответом, но на этот раз в ее голосе не чувствовался острый привкус трудно сдерживаемой ярости.

– Должно быть, ты прав. Но я всё равно не могу остаться. Это… выше моих сил.

Гэдор ничем не выказал неудовольствия, словно ничего другого и не ждал. Мар же не выдержал и отвернулся, пряча в потемневших глазах нестерпимую боль.

– О каком правильном месте речь? – устало спросила Хейта.

– Трактир один, – ответил следопыт. – Стоит на отшибе мира, в земле Забвения. Та земля давно стала пристанищем для самых невезучих выходцев из волшебных краев. Слышал я, и прислужники химеры постоянно там ошиваются, подслушивают, вынюхивают и тотчас ей передают, если что удалось узнать. Но покамест им не особо везло. Мы-то туда не заглядывали. Думаю, самое время навестить это место и осчастливить злодеев. Как считаешь?

Хейта, пораздумав, кивнула.

– Да. Пожалуй, можно навестить.

– Отлично. – Губы следопыта тронула улыбка. – Только сперва заберем хворост, который мы сгоряча побросали кто где. Тебе-то уже, может, всё равно. А вот нам без него зимой в пещере придется худо.

Девушка не ответила, но и возражать не стала, молча двинулась следом за Маром. Несчастный Брон устремился было за ней, но железные пальцы Харпы ухватили его чуть повыше локтя.

– Не стоит.

Тот замешкался, на лицо его стало больно смотреть.

– Что мне делать? – сокрушенно прошептал он.

– Надеяться, – просто ответила Харпа. – Что пока будем спасать Фэйра, что-нибудь заставит ее передумать.

– Надеяться, – эхом отозвался оборотень. Вздохнул, усмехнулся горько. – Да, пожалуй, только это и остается.

Губы девушки тронула слабая улыбка.

– Глупый ты. Видать, совсем одурел от горя. Даже мне понятно, что надежда – это уже очень много. Когда можно надеяться, значит, это еще не конец!

Часть 4. В логове чудовища

Мерек сидела у отца на коленях. Ногами она еще не доставала до пола и то и дело болтала ими, припав к широкой отцовской груди. В руках у отца была старая книга в кожаном переплете.

– «Дорг Лютый обрушил волшебную силу на пастыря, что его обратил, – прочитал отец. – И тот пал замертво».

Отец умолк, как видно,

крепко задумавшись. Но Мерек не терпелось дослушать историю до конца. Ее желтые змеиные глазки взволнованно сверкали. Она просила отца почитать историю о Дорге Лютом не в первый раз. Та захватывала ее. Она и сама не понимала почему.

– Пап, а что было дальше, пап?

Отец очнулся от дум, тяжело вздохнул.

– Ох, доченька… Безумие… Сплошное безумие…

«Листы памяти» пастыря Найши

I

Рукс нервно ходила по замку в ожидании возвращения госпожи. Лиса-оборотень не допускала мысли, что та может вернуться с Хейтой, – это поставило бы Рукс под угрозу. И всё же червь сомнения упрямо копошился в ее голове, не давая покоя. Госпожи не было слишком долго. Что-то пошло не так. Не так, как ожидала Рукс.

Когда она притащила Фэйра из Хольтэста, а Мерек вытянула из его памяти всё, что ей нужно было знать о Чаре, химера перепоручила его Рукс и велела старательно о нем заботиться. А что сделала Рукс, всегда прилежно исполняющая указания химеры? Ослушалась. И не потому, что вела какую-то свою игру, – она просто не посчитала это важным.

«Что за птица этот юный городской лекаришко?» – тогда подумалось ей. Без семьи, один во всем мире, он из тех, кто может бесследно исчезнуть, и его никто не кинется искать. Один, если, конечно, не брать в расчет Чару. Но, хотя она и убеждала Фэйра, будто Хейта вскорости будет заодно с госпожой, чтобы его уязвить, сама Рукс ни на минуту не допускала мысли, что та может объявиться в замке. А Мерек…

Последнее время она была с ней неоправданно жестока. То ли сказывалось ее голодное нетерпение прибрать к рукам Чару, то ли поскорее осуществить свой план отмщения – Рукс не знала. Она преданно и терпеливо сносила нападки госпожи, но ярость, впитанная от нее, приумноженная на свою собственную, искала выход наружу.

И тут подвернулся этот беспомощный целитель. Идеальная мишень. Сперва она держалась, но он словно нарочно провоцировал ее своей благопристойной болтовней. И однажды терпение лопнуло…

С тех пор она часто являлась к нему в подземелье после встреч с госпожой, чтобы выместить гнев. Какая-то часть ее, еще живая под этим бушующим ураганом злобы и ярости, впоследствии жалела об этом и даже испытывала угрызения совести. Но, несмотря на это, Рукс приходила снова и снова. Неизменно. До этих пор.

Девушка в исступлении пнула сапогом выступающий камень и взвыла наполовину от ярости, наполовину от боли. Содрогнувшись всем телом, она недоуменно воззрилась на свои руки. Она и не заметила, как выпустила когти, не разжимая при этом кулаков. Теперь несколько струй свежей крови стекали по ее коже, глухо шлепаясь на щербатый пол.

Превозмогая боль, Рукс разжала пальцы. Когти с противным чавкающим звуком вышли из тела и втянулись обратно. Раны на ладонях заживали прямо на глазах. Не так уж и больно, если подумать. Скорее неожиданно. И Рукс оцепенела. Отвлечение стоило ей потери самообладания. И всё существо лисы-оборотня неожиданно обуял леденящий страх.