Коко Шанель. Я сама — мода

Марли Мишель

— Я благодарна вам за искренность и от всей души желаю вам счастья. Если могу вам как-то помочь, Екатерина, поверьте, всегда буду рада это сделать.

— Я хотела спросить вас еще кое о чем… — опуская глаза, сказала Екатерина.

— Да?

— Ваши чеки… — срывающимся от волнения голосом произнесла она. — Я знаю, что вы каждый месяц выписываете месье Стравинскому чек. Если бы было возможно… если бы вы могли продолжать делать это и после того, как мы уедем…

Габриэль улыбнулась.

— Прошу вас, не беспокойтесь. В этом нет ничего особенного, да и денег у меня достаточно. Вы всегда можете на меня рассчитывать.

Не успела она произнести эти слова, как, к ее изумлению и

ужасу, Екатерина рухнула передней на колени.

Глава шестнадцатая

Мария Павловна Романова никак не могла взять в толк, как можно столько времени прохлаждаться на Лазурном берегу, когда на родине назревает новая революция. Во всех эмигрантских кругах от Берлина до Лондона еще с февраля только об этом и говорили: тревожные вести о голоде и нарастающем недовольстве правительством большевиков были главной темой. Бастовали рабочие, в Кронштадте моряки подняли мятеж, народ требовал перевыборов, свободы слова и печати, отмены привилегий для членов партии, справедливого распределения продовольствия, права создавать рабочие артели и распоряжаться землей.

И хотя Кронштадтский мятеж был жестоко подавлен Красной армией, надежда на возвращение в Россию мощной волной захлестнула парижских эмигрантов, включая даже самых закоренелых скептиков. Поговаривали о новом восшествии Романовых на престол и установлении парламентской демократии по британскому образцу. Самый подходящий момент, чтобы заявить о своих правах на престол. Но Дмитрий предпочел путешествовать в компании Коко Шанель, и сторонникам пришлось терпеливо дожидаться его возвращения в Париж.

Больше всего на свете Марию угнетала бездеятельность. Именно это стало причиной ее развода с мужем, шведским принцем Вильгельмом, которого она оставила восемь лет назад невзирая на громкий скандал, ради независимости смирившись даже с разлукой со своим четырехлетним сыном Леннартом. Она никогда не понимала, как можно жить, не занимаясь ничем, как большинство замужних принцесс. В Стокгольме она добилась от своего венценосного свекра разрешения посещать академию прикладных искусств, где изучала рисование и фотоискусство. Затем Мария вернулась на родину и, когда началась война, не раздумывая, отправилась медсестрой на фронт. Несмотря на все прошлые разочарования и испытания она верила, что обязательно встретит свою любовь, и незадолго до Октябрьской революции вышла замуж за князя Сергея Михайловича Путятина. Но и этот брак не принес ей счастья — во всяком случае, это оказалось совсем не то, о чем она мечтала. Мария Павловна родила сына, но и с ним ей пришлось расстаться: революционные события вынудили ее покинуть страну и бежать в Бухарест, оставив ребенка на попечение родителей мужа, вскоре мальчик умер. Вместе с супругом она уехала в Лондон, потом в Париж. Очень скоро стало понятно, что Сергей не в состоянии ни зарабатывать на жизнь, ни хоть как-то освоиться в новой реальности. Чтобы выжить, Мария продавала свои драгоценности, а когда представлялась возможность, шила одежду и занималась вышивкой на продажу. Конечно, денег это приносило не много, но готовность трудиться вопреки всем тяготам по-прежнему служила ей главной опорой в жизни.

Несмотря на то что Дмитрий вернулся в Париж точно в срок, чтобы в узком кругу русских друзей отпраздновать ее тридцать первый день рождения, Марии Павловне еще не представилось случая поговорить с ним наедине. А между тем новости были чрезвычайно важные: в качестве претендента на русский престол теперь рассматривался не только Дмитрий, но и их кузен Кирилл Владимирович, а также дядя Николай Николаевич. Она была уверена, что брат ничего об этом не знает — французская богема,

в которой он вращался в последнее время, вряд ли интересовалась такими вещами. Наиболее консервативная часть эмигрантских кругов поддерживала Кирилла, что, вероятно, во многом было обусловлено легендарным тщеславием его покойной матери. Вместе с тем, более прогрессивные соотечественники желали видеть на троне Дмитрия. Для Марии было очевидно, что ему нужно как можно скорее заручиться их поддержкой, чтобы открыто заявить о своих притязаниях на престол.

Стоя на залитой долгожданным весенним солнцем улице и оглядываясь в поисках такси, Мария Павловна знала, что гораздо больше напоминает крестьянку, чем великую княжну. Она так и не научилась делать себе эффектную прическу и правильно подбирать платья. Покинув Петроград и больше не имея возможности держать горничную, Мария Павловна перестала придавать своему внешнему виду какое-то особое значение и порой могла по нескольку дней подряд не смотреться в зеркало. Она давно уже смирилась и со своим гардеробом, и с неподходящей прической. Но в изысканной обстановке отеля «Ритц», где они договорились встретиться с Дмитрием, подобное равнодушие было не к месту — Мария Павловна прекрасно это понимала, равно как и то, что-таксисты игнорируют ее не просто так. Несмотря на ее энергичную жестикуляцию, они проезжали мимо, лишь пожимая плечами. Видимо, думают, что у нее нет денег — если бы они только знали!..

У нее в сумочке лежал жемчуг бабушки — восхитительные длинные бусы императрицы Марии Александровны. Марии Павловне удалось спрятать и вывезти их из России. В отличие от своих собственных драгоценностей, давно уже проданных, жемчуг Романовых она бережно хранила, не решаясь расстаться с фамильной реликвией. Но теперь решила, что пришло время отдать ее великому князю — возможно, бесценный жемчуг поможет ему финансировать борьбу за русский престол.

Наконец рядом с ней остановилось такси.

— Вам куда, матушка? — спросил шофер с явным славянским акцентом.

Задохнувшись от возмущения, Мария Павловна даже забыла, куда направляется. Пожалуй, ей действительно стоит больше интересоваться своим внешним видом, чем политикой.

Опомнившись, она холодно произнесла:

— Отвезите меня в отель «Ритц» на Вандомской площади.

— Боже мой! — воскликнул шофер по-русски, оборачиваясь к ней и крестясь на православный манер. — Ваше высочество, почту за честь.

— Благодарю вас, — ответила Мария машинально, но затем осторожно спросила: — Простите, мы знакомы?

Хотя это явно было излишне: раз уж он узнал ее в зеркало заднего вида, да еще и в нынешнем более чем скромном туалете, значит, они точно где-то встречались. Все доступные публике фотографии запечатлели ее еще в былом царственном величии.

— Да. Мы познакомились на балу в Александровском дворце. Мне выпала честь танцевать с вами. А потом, в девятьсот пятнадцатом, мы встретились в госпитале во Пскове. Вы спасли мне жизнь.

Мария Павловна попыталась вспомнить это доброжелательное, покрытое морщинами лицо, но, к своему стыду, не смогла и потому лишь смущенно кивнула в ответ. Будто прочитав ее мысли, шофер добавил:

— Я князь Павел Николаевич Соляшин. Но, боюсь, сейчас меня трудно узнать.

«Как и меня», — добавила Мария Павловна про себя. Смутное воспоминание о блестящем молодом герое пронеслось у нее в голове. Печально, что эмиграция так сильно меняет людей. Она непроизвольно сравнила князя со своим братом, сумевшим сохранить молодость и привлекательность.

— Да, я вас помню, князь, — сказала она мягко. — Но нам пора ехать, иначе я опоздаю на встречу.

Машина тронулась, а Мария Павловна задумалась, сколько дать на чай человеку ее круга. Ее бывшего круга.