Коко Шанель. Я сама — мода
Шрифт:
— Моя библиотека уже тоже достигла внушительных размеров, — заметила Габриэль и показала на стеллаж с книгами, занимавший всю стену. — Если хотите, можете свободно ею пользоваться. Берите все, что вас заинтересует. Или приезжайте как-нибудь к нам в Гарш.
— Это очень щедрое предложение, мадемуазель Шанель.
— Коко. Друзья зовут меня Коко.
Сестра Дмитрия встала с дивана и расцеловала Габриэль в обе щеки.
— Я хотела бы стать вашей подругой, Коко, — сказала она и снова села на диван. — Я восхищаюсь вами. А меня зовут Мария.
Габриэль
— Какими духами вы пользуетесь? — невольно спро сила она.
— О, вам они вряд ли знакомы. Они называются «Буке де Катрин» и были созданы специально для царской семьи.
— Так значит, у вас сохранился и оригинальный флакон?
Мария кивнула. Вопрос Габриэль ее явно удивил.
— Да. В нем осталось буквально несколько капель. Я пользуюсь этими духами только в особых случаях. Они вам нравятся?
«Теперь это мои духи», — чуть не вырвалось у Габриэль. Она не без самоиронии вспомнила, как отчаянно искала заветную формулу. А оказывается, надо было просто спросить сестру Дмитрия…
— Да, — ответила она наконец. — Очень.
— Этот аромат — одно из немногих воспоминаний о нашей прежней жизни… — грустно произнесла Мария, и в ее голосе прозвучала та самая тоска, которая уже так хорошо была знакома Габриэль благодаря Дмитрию. — От материальных ценностей, как видите, мало что осталось, — деловито прибавила великая княжна, взглянув на свое платье.
Габриэль все же решилась заговорить о том, что ей пришло в голову в начале разговора.
— Я знаю, как много вы потеряли, но совсем необязательно, чтобы каждый сразу же видел это, глядя на вас. Не думаю, что стоит расхаживать по Парижу в одежде беженки. Этим вы не вызовете теплых чувств у окружающих. Напротив — люди станут вас сторониться.
К величайшему удивлению Габриэль, Мария не выказала негодования или обиды, а кивнула в знак согласия.
— Раньше я почти полностью зависела от услуг фрейлины. Даже во время войны, когда у меня совершенно не было времени заботиться о внешности. Теперь же я думаю об одежде, только когда выполняю какие-нибудь рукодельные работы для других. Вы правы, наверное, это все же неправильно.
— Если вы хотите преуспеть в работе или в коммерции, первая заповедь — надо хорошо выглядеть.
— Благодарю за совет.
Открытый, добродушный взгляд Марии убедил Габриэль в абсолютной искренности ее ответа. Но при этом она отчетливо видела, что сестра Дмитрия не имеет ни малейшего представления о том, как применить полученный совет.
— При нашей следующей встрече я могла бы немного поработать над вашей внешностью, — предложила она. — Я могу показать, какой стиль одежды вам больше всего подходит, могу дать некоторые рекомендации по поводу макияжа. Даже женщина, никогда не учившаяся следить за собой, может научиться обходиться без фрейлины.
«Боже, что я говорю! — мелькнуло у нее в голове. — Передо мной сидит внучка царя, а я, дочь уличного торговца, рассказываю ей, как следует себя держать! Но если
— Не обещайте мне так много, — прервала ее мысли Мария. — А то я начну приходить к вам каждый день.
— Сделайте одолжение! Милости прошу! Только приносите с собой побольше эскизов вышивки.
Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно звонко расхохотались. «С чувством юмора у нее все в порядке, — подумала Габриэль с удовлетворением. — Бедная Мися! Она будет не в восторге от того, что у нее появилась серьезная конкурентка…»
Глава девятнадцатая
— Удивительно, что шведу могло это понравиться, — прошептала Габриэль, кивнув головой в сторону сцены.
Танцовщики в ярких облегающих костюмах будто растворялись в потрясающем многоцветий декораций, а затем, неожиданно отделившись от них, взмывали вверх и снова падали, сливаясь в движущееся «нечто» под шокирующую своей дерзостью и остротой музыку молодых композиторов, именующих себя «Шестерка». Либретто Жана Кокто привносило в этот новаторский балет дополнительную поэтическую ноту.
С явной неохотой отвлекаясь от происходящего на сцене, Дмитрий повернулся к Габриэль.
— Труппу поддерживает шведский меценат, — пояснила она и в ответ на его вопросительный взгляд добавила: — Мария говорит, что шведы — это самый скучный народ на планете.
Дмитрий многозначительно закатил глаза.
— Ты слишком много слушаешь мою сестру, — прошептал он ей на ухо перед тем, как вновь сосредоточиться на представлении, но Габриэль заметила, как легкая улыбка коснулась его губ.
Ее обуревали противоречивые чувства: восхищение и отвращение, симпатия и любопытство. Год назад шведский меценат Рольф де Маре создап труппу «Шведские балеты», которая теперь конкурировала с «Русским балетом» Дягилева. Пикантность ситуации заключалась не только в том, что многие артисты, в прошлом единомышленники Сергея Дягилева, нашли себе новую работу, — было очевидно, что «Шведские балеты» умышленно копируют стиль русского импресарио. Сначала Габриэль возмутилась. Но то, что она увидела сейчас, на сцене театра Елисейских Полей, ее поразило. Неукротимая энергия шведских и датских танцовщиков производила потрясающее впечатление, вдобавок либретто написал ее друг, Жан Кокто. Балет «Новобрачные на Эйфелевой башне» ей нравился, а к тому моменту, когда зазвучали бурные заключительные аплодисменты, в этом не осталось уже никаких сомнений.
Уже не в первый раз она задумалась о том, как было бы здорово попробовать себя в качестве декоратора подобной постановки. Когда она прошла за кулисы, чтобы разыскать Кокто и поздравить его с блестящей премьерой, это желание охватило ее с удвоенной силой. Запах краски, пыли, театрального грима, пота и слишком сладких духов прима-балерины ударил ей в нос. В любой другой ситуации подобная смесь вызвала бы у нее приступ дурноты, но сейчас она с наслаждением вдыхала воздух закулисья. Он был как свежий морской ветер — бодрящий, вселяющий надежду, зовущий к новым победам.