Коко Шанель. Я сама — мода
Шрифт:
Дмитрий скрашивал эту утомительную монотонность, но у него хватало и своих забот, и его время тоже было ограничено. В ресторане отеля «Ритц» или в номере Габриэль за коротким поздним ужином, уже перед самым сном, он рассказывал ей главным образом о новостях, полученных во время встреч с другими эмигрантами.
— Из России все чаще приходят известия о том, что за суровой зимой наступила страшная засуха. Особенно пострадали житницы на Волге и на юге страны. Там свирепствует голод. Мы все в отчаянии и молимся за наших братьев и сестер.
А твои шансы на возвращение в Россию не возрастают от того, что твой
— Все зависит от того, как на это отреагирует мировая общественность. Двадцать миллионов человек обречены на голод. Ленинские экономические реформы ничуть не изменили ситуацию. Если я правильно понял, ему не остается ничего другого, как просить международной помощи для своей так называемой Советской Республики. Других способов предотвратить катастрофу, похоже, нет. Если бы Соединенные Штаты, Британская империя и Франция потребовали за эту помощь выполнения определенных политических условий, например, возвращения в Россию царской семьи, это существенно ускорило бы дело. Но мне неприятно, что моя судьба зависит от участи рабочих и крестьян.
Габриэль молча резала на тарелке жареную курицу. Она даже не пыталась представить себе, как сложится судьба Дмитрия. И ее собственная судьба. При мысли, что он и в самом деле может стать царем, ее вдруг охватил страх.
— Коко, пока еще даже не решен вопрос о престолонаследии, — сказал вдруг Дмитрий, словно прочитав ее мысли. — Сторонники Кирилла Владимировича считают, что монархия вполне совместима с коммунистами. Я выступаю за конституционную монархию, как в Англии, и меня поддерживает другая группа. Кроме того, есть еще так называемый Земский собор, совет сословий, который отдает предпочтение нашему дядюшке, Николаю Николаевичу. Все эти партии, будучи непримиримыми противниками, ни о чем не могут договориться, и это очень осложняет дело.
— Значит, до окончательного решения еще далеко, — подытожила Габриэль.
— Судя по всему, да.
Она почувствовала облегчение. Пусть статус-кво сохранится еще хотя бы какое-то время. И, отбросив все тягостные мысли, она заговорила на совершенно другую тему;
— Может, тебе сыграет на руку, если я использую в своей новой коллекции славянские элементы? — Ей хотелось сделать ему приятное, показав, что она интересуется русской культурой. И что это имеет глубинное значение: возлюбленная царевича занимается популяризацией русского фольклора. — Мне уже пора вплотную заняться этим, с самыми конкретными идеями. Осталось только найти кого-нибудь, кто знает толк в вышивке.
— Считай, что такой человек у тебя есть! — радостно откликнулся Дмитрий. — Мария, моя сестра. У нее золотые руки. Это будет идеальное дополнение к твоим идеям.
Габриэль вспомнила, что Дмитрий уже не раз заводил речь о рукодельном таланте своей сестры. Но ей неловко было даже думать об использовании труда великой княжны в своем ателье. Интересно, как отреагирует Дмитрий, если ее работы окажутся не такими выдающимися, как он утверждает? Родному брату трудно сохранить объективность, оценивая мастерство вышивки своей сестры.
— Ты должна наконец познакомиться с Марией! — прервал он ее размышления о том, как отговорить его от этой затеи. — Я позабочусь о том, чтобы вы встретились в ближайшие дни.
Габриэль покорно
Когда Мария Павловна в первый раз пришла к ней в ателье, Габриэль испугалась. У нее сохранилось в памяти смутное воспоминание о молодой женщине, больше похожей на крестьянку, возвращающуюся с поля, чем на принцессу, но в этот раз великая княжна поразила ее еще сильнее: в элегантной атмосфере рю Камбон сестра Дмитрия выглядела просто ужасно. Ни ее физическая форма, ни одежда никак не соответствовали современному идеалу женщины.
Однако то, что Марии не безразличны ни красота, ни мода Габриэль заметила сразу, еще показывая ей ателье и новую коллекцию. Великая княжна с живым интересом рассматривала готовые модели, задавала хозяйке «правильные» вопросы, с восторгом прикасалась к еще только раскроенным платьям на манекенах, и Габриэль скоро убедилась, что у гостьи прекрасный вкус. И, несмотря на ее совершенно немыслимый наряд и сомнительную прическу, она мгновенно прониклась к сестре Дмитрия симпатией.
За чашкой чая в своем кабинете она рассказала Марии, что при создании новой коллекции главным источником ее вдохновения стала рубаха, этот древний вид русской одежды.
— Я понимаю, что блузки и платья свободного покроя — не совсем то, чего от меня ждут мои клиентки, но я непременно завершу этот эксперимент, — заключила она свой монолог.
— Но ведь рубаха как раз очень подходит к вашей моде, — увлеченно ответила Мария. — Это простая строгая одежда. А насколько она получится естественной и гармоничной, зависит исключительно от узора вышивки.
Габриэль улыбнулась. Ей польстило, что Мария отметила элегантную простоту ее стиля.
— Вас не затруднит прислать мне несколько ваших эскизов? Я бы хотела посмотреть, какие узоры, на ваш взгляд, подошли бы к моим блузкам. Наброски моделей я вам сейчас покажу…
Габриэль в нерешительности умолкла. Ей не терпелось переключиться на личные темы и дать Марии несколько полезных советов, но она не знала, насколько это уместно в самом начале знакомства.
— Одно из выгодных преимуществ воспитания дочерей высшей русской знати заключалось в том, что нас учили правильно обращаться с иголкой и ниткой, — беззаботно болтала Мария, пропустив вопрос мимо ушей. — Молоденькой девушкой я и представить себе не могла, что однажды это станет для меня важнее, чем книги, которыми меня пичкали гувернантки.
Габриэль с удивлением взглянула на нее.
— Вы любите читать?
— О, еще как! Мадемуазель Элеи и мисс Джун основательно познакомили меня с французской и английской литературой. Позже, когда я уезжала в Швецию, в моем багаже было более семисот книг. Потом их стало еще больше. Утрата библиотеки для меня одно из самых тяжелых воспоминаний о родине.
Габриэль хотелось спросить Марию, почему их с Дмитрием воспитывали так по-разному, но воздержалась от вопроса, потому что не хотела говорить о своем любовнике с его сестрой. Тем более что и сама знала ответ. Во всяком случае, догадывалась о причинах столь разного воспитания: Мария росла в Александровском дворце, в то время как Дмитрий жил в кадетском корпусе. Там воспитанники приобретали военные навыки, а культурные ценности, скорее всего, оставались за рамками обучения и воспитания.