Кокон
Шрифт:
— Ну что, умник… Можешь праздновать. Ты был прав.
— О чем ты? — несмотря на то, что в доме было тепло, Джеймс ощущал себя так, словно оказался на леденящем морозе. Кончики пальцев покалывало от волнения.
— Нашли еще одно тело.
Запись от 24.06.хххх
«Постепенно осваиваюсь в новой старой жизни. Ну, если не считать того, что мать и Джи совершенно не уживаются вместе, то все более-менее в норме. Джи спасается на работе, возвращается поздно. Отчего приходится выслушивать недовольство матери, что она такой себе женой будет, раз не хочет ухаживать за мной. Типа "и в горе, и в радости", вот это все. Бред, конечно, ведь она не понимает, что Джи спасается на
Вообще раньше не замечал, как с ней сложно. Она будто стала для меня другим человеком. Может, сказалось то, что последние два года я стал жить отдельно? Но порой складывается ощущение, что она посторонний человек. Несколько раз говорила, что я сильно изменился, пока мы с ней вели унылые беседы.
Я стараюсь как можно больше передвигаться. Мать протестует, конечно, но с рекомендациями врача спорить не решается. Все-таки это для нее достаточный авторитет. Делаю все упражнения и пью лекарства, и прямо вижу ее недовольство. Она все пытается всучить мне эти свои домашние средства. Разумеется, я никогда в жизни не стану этим травиться. У меня и так достаточно жесткая диета из десяти видов препаратов на завтрак, обед и ужин, куда мне еще эти ее средства прямиком из мормонской секты. Ну или откуда она этого понахваталась.
Стал иногда выходить в город. Подгадываю время, чтобы остаться наедине. Все еще бывает физически больно от некоторых ощущений, но ходить уже могу сам более-менее. Периодически мучают странные чувства, будто внутри что-то не так, но я уже привык и почти не обращаю внимания.
Попробовал заняться бабочками, как и хотел. Нашел все необходимое, изучил материалы, чтобы освежить в памяти. Решил попробовать вспомнить, как это делается. Расстроился, что ничего толкового не вышло, сказывается долгое отсутствие практики. Если буду продолжать, то руки вспомнят, однако сколько образцов я успею испортить… А ловить мне их пока тяжело. Мать не понимает, зачем я занимаюсь этим. А меня это успокаивает. Сам процесс.
Много думаю обо всем. Но больше думаю о том, как меня все бесит. Меня и раздражает мое одиночество, но одновременно приносит облегчение. Хочется с кем-то поделиться всем этим, а не с кем. В итоге иронично, что лучше всего излагать свои мысли тут. Вот уже кстати, два месяца как я веду дневник. Кто бы мог подумать, что у меня откроется такая страсть к ведению записей. Не наблюдал у себя раньше такого.
Вчера вместе с Брэндоном ездили к доктору Джефферсону на прием. Джи его попросила, поскольку не смогла отпроситься с работы. Общение с ним стало сдержанным, даже немного отчужденным. Говорит, что вскоре опять куда-то уматывает. Кажется, в Канаду на этот раз. Вроде как в командировку, на несколько месяцев. Пока он будет помогать, конечно, но как повернется жизнь дальше он не знает. Вероятно, если ему предложат место на постоянку, он переберется. Ну что ж. Его выбор. У Брэнда много амбиций и желания, а главное энергии на это все. Он еще молод, зачем ему зарывать себя тут. Мне, наверное, должно быть грустно, но уже все равно.
На работе обо мне особо не вспоминают. Первые дни я был центром всеобщего обсуждения, но затем обо мне забыли снова. И вспомнили только после того, как мою работу перекинули на них. Особенно возмущался Пирс, на которого большая часть работы теперь. Ох, уже предвкушаю, что будет, когда вернусь… Если вернусь, точнее.
Все чаще начинает казаться, что я не на своем месте. Будто должен быть кем-то другим. Больше стал думать о своем будущем и, внезапно, прошлом. Стараюсь выуживать воспоминания как могу, иначе создается ощущение, что до аварии я и не жил вовсе. А многие так и прямым текстом говорят, что я будто другой человек.
Доктор
Мне начинает казаться, что во мне будто другой человек сидит. Или сидел все эти годы. Ребекка говорит, что подавленные воспоминания скорее всего как-то связаны с этим. Ну а как иначе. Я сел за руль мотоцикла из простого желания сделать что-то несвойственное для себя, а в итоге за это расплачиваются другие. Разве я виноват в том, что моя унылая жизнь заставила меня пойти на рискованный шаг?
А ведь раньше все было иначе. Вот только когда "раньше"? Я все пытаюсь понять себя, понять, каким я стал после произошедшего, но ответы, которые я ищу, сокрыты глубоко внутри. Иногда мне страшно от тех туманных образов, что витают у меня в голове. Они как призраки. Или, скорее, как старая кинолента какого-то фильма. Ну, который обычно засматриваешь до дыр, а потом, когда забываешь о нем и спустя много лет начинаешь смотреть снова, сцены всплывают в памяти сами собой.
Странное чувство.
Были бы еще эти образы из какого-то ромкома… Так нет. Они скорее похожи на хоррор. И я не знаю, что меня пугает больше — мысль о том, что мой разум рождает такое или то, что мне жутко хочется смотреть этот фильм дальше. Чтобы узнать, чем он закончится...»
Глава 5
Городской парк Норсвуд был излюбленным местом жителей для пикников и прогулок. Тому способствовала изолированность, благодаря которой шум почти не проникал сквозь плотную стену высоких сосен и густых лиственных крон. Даже в холодное время года горожане не упускали возможности в погожий день выбраться на свежий воздух.
Вот только в этот день, тем более праздничный, был омрачен раз и навсегда. Тишина парка была слишком громкой. Листья цеплялись за тело, будто пытались прикрыть его от чужих взглядов. Но никакая осень не могла скрыть того ужаса, который увидел детектив.
Джеймс плотнее укутался в пальто, размял пальцы в утепленных перчатках, однако холод внутри никак не был связан с погодой. Он смотрел на тело, распростертое на земле, и снова по спине пробежали мурашки. В этот раз тело не было нетронуто порчей гниения, однако от этого легче не становилось — огромная свежая рана от ключицы до паха зияла, живописно демонстрируя вспоротую плоть. Снова внутри, под грубо сломанными ребрами, образовалось месиво из внутренностей, но в этот раз звериные клыки уже не были к этому причастны. Джеймс отчетливо видел следы орудия преступления — скорее всего, огромного ножа, — которым преступник орудовал явно неумело и неуверенно, что и повлекло такие последствия.
Одно оставалось неизменным — снятая с груди и живота кожа, разделенная на четыре распластанные в разные стороны куска. Сейчас это пугающее сходство, которое детектив подметил и с первой жертвой, было еще более выражено — два верхних скальпеля, с молочными железами, были значительно крупнее двух нижних.
И вновь Джеймсу пришлось отвернуться, зажмуриться, чтобы страшная картина на миг пропала из поля зрения. Ему было дурно, но он должен был держать лицо. «Страшно представить, каково было этой бедной семье, что нашла тело», — думал он, глянув в сторону. Там, в окружении патрульных машин и карет скорой помощи, были видны молодая семейная пара с маленьким мальчиком, на котором лица не было. Насколько знал Джеймс, пацану посчастливилось не увидеть тело целиком, однако это именно он привлек внимание родителей, которые уже сходили проверить лежащую под кустом женщину. Тело ее было едва прикрыто опавшей подгнившей листвой, а потому самая страшная часть была скрыта от детских глаз.